Собрание сочинений. Том 3

«Как,
        вы луковый суп не едали?
Значит, Франции вы не видали.
Собирайтесь, мосье, идем!»
Ах, от запахов ноги подкашиваются!
И парижский рынок
                                покачивается
перегруженным кораблем.
Обожаю все рынки Вселенной
как художник и как едок.
В алых тушах!
                      В кореньях!
                                        В соленьях!
Ну, а это не рынок —
                                чертог!
Груда устриц лежит,
из моря только-только.
«Любит устрицы Брижитт —
потому и тоненькая!»
«Артишоки!
                  Артишоки!
Помогают от изжоги!»
Предлагает негр кокосы,
как раскалывать, толкует,
ну, а бывшие кокотки
бодро спаржею торгуют.
И над пестрыми рядами,
над грядой омаров сонных,
над разинутыми ртами
рыб,
      Парижем потрясенных,
этот суп царит в дыму!
Не суп, а благовоние!
Собираются к нему,
как на богомолие!
Вот он,
           луковый,
                         лукавый,
фыркает, томится.
Это лучшее лекарство!
Ну-ка, дайте миску!
Ай да лук!                Ай да лук!
Всю усталость снял он вдруг.
И сейчас бы шире круг,
да каблуком о каблук!
Только неудобно —
все-таки не дома.
Улыбаясь улыбкой широкой —
мол, не кушанье,
                          просто ах! —
налегают на суп шоферы,
и расклейщик афиш,
                                и монах.
Все свежеет —
                       мускулы, мысли.
Ну-ка, брат, еще —
                             не срамись!
Погляди,
              как вторую миску
поглощает английская мисс.
Погляди-ка,
                   какие цацы,
ну, пожалуй, тоньше мизинца,
подобрав свои платья по-царски,
вылезают из лимузина.
К супу луковому строптиво
приезжают они,
                         устав
от наскучившего стриптиза
и от всяческих светских забав.
И промасленные пролетарии
на условные эти талии,
не скрывая усмешки,
                                 глядят…
Ну да черт с ними —
                                пусть едят!
И сказал мне попутчик мой фразу
(а на фразы такие он скуп):
«Изменяется все во Франции, остается
             лишь луковый суп!»
Его ели в тавернах портовых
и крестьяне,
                   присев на земле.
Он стекал по усищам Портоса
и по усикам Ришелье.
Наворачивал Генрих Наваррский
из серебряных гентских посуд
этот, правда, не слишком наваристый,
но такой удивительный суп!
Он всегда
               был кушаньем первым,
неподвластный годам и векам.
Мужики его ели
                         и пэры,
но на пользу он шел —
                                   мужикам!
Над тиарами
                    и тиранами,
кавалерами на конях,
над красивыми их тирадами
похохатывал
                    суп
                         в котлах!
Поправляю ту горькую фразу.
Выношу поправку на суд:
«Остается народ во Франции!
Но, конечно, и…
                         луковый суп!»

16 февраля 1961, Бакуриани

Изваяния в джунглях