Собрание сочинений (Том 3)

- ...тогда вы не думаете, по какой статье это проведут, скажем, в колхозе Чкалова.

- А с какой стати я буду за них думать? Это пусть у них голова болит. Я отвечаю за себя. Вы, с вашей неопытностью и с характером вашим, завтра, может быть, по случаю цельную домну пожелаете купить, а мне райфо голову оторвет.

- Вы мне руки связали, - говорит Коростелев. - Я с вами не могу работать!

- Дмитрий Корнеевич. Я - мать, вы - дитя. Я вас обязан, где опасное место, взять за ручку и отвести. Вы знаете, что такое совхозный бухгалтер?

- Если директор не имеет права приобрести паршивые попоны для телят, - говорит Коростелев, все повышая голос, - тогда ну вас к черту, хозяйничайте сами!

- Постойте. Скажите, что такое, по вашему мнению, совхозный бухгалтер. Знаете, что обо мне сказал один член правительства?

Как ни взбешен Коростелев, ему все-таки интересно узнать, что сказал о Лукьяныче член правительства. Он начинает слушать.

- Член правительства выразился так: главный бухгалтер, который много лет проработал в совхозе, годится в качестве главного бухгалтера на лю-бо-е промышленное предприятие. Вот как мы котируемся. И, собственно, если посмотреть - наше хозяйство действительно самое сложное...

- Я думал - он лично о вас сказал.

- Нет. До такой известности я не дожил и не доживу. Матушка ваша достигла известности, вы, возможно, достигнете, от души вам желаю... а меня даже в Книгу почета никогда не запишут.

- Почему?

- Потому что для этого надо, чтобы не только я, но каждый человек в совхозе, от директора до тракториста включительно, проникся чувством финансовой ответственности; чтобы он умел учитывать свою работу не только количественно, но и с точки зрения - во что эта работа обошлась государству. А при социализме такой постановки дела мы еще, к сожалению, не добились. Разве что при коммунизме, Дмитрий Корнеевич, при самом полном и развернутом коммунизме будет так, что трактористка тут тебе и пашет, тут тебе и калькулирует...

- Ладно, - говорит Коростелев, - ближе к делу. Либо пускай телята гибнут, либо давайте пятьсот рублей.

- И телята не погибнут, и пятьсот рублей не дам, - говорит Лукьяныч. - А одеяла вы к вечеру получите, хоть байковые опять же, но зато бесплатно, так и матушке передайте вместе с моим почтением.

После работы Лукьяныч идет в детский сад и вместе с заведующей и кастеляншей производит выбраковку одеял. Десяток одеял, какие похуже, он списывает по акту и велит кастелянше снести Настасье Петровне Коростелевой - "вместе с моим почтением". Заведующей детсадом он говорит:

- Зайдете, я вам выпишу денег на новые одеяла, есть такая возможность по смете.

И уходит с победоносным выражением, по пути ущипнув за щечку какого-то малыша и сказав: "Это чей же такой?.. Ну, играй, играй!"

Его ценят в тресте, потому что он раньше других бухгалтеров сдает годовой отчет. Рабочие его любят, потому что он не задерживает зарплаты: что б там ни было, Лукьяныч ляжет костьми, но выдаст зарплату точка в точку пятнадцатого числа.

Вечером того дня, когда Гречка увез Аспазию, в контору к Лукьянычу зашла Настасья Петровна, телятница.

- Директор не приехал? - спросила она. Коростелев был ее сын, дома она звала его Митей, а при посторонних - директором.

- Не видать пока, - ответил Лукьяныч и, встав, придвинул ей стул. Что ж это вы, Настасья Петровна, опытный работник, и не уберегли сына от неприятностей.

- Спала на печке, - сказала Настасья Петровна, - спала и сны видела, и не приснилось мне, о чем они там сговариваются. Что Марьяша пишет?

- Скоро будет Марьяша. В середине мая начинаются выпускные экзамены в начале июля дожидаем домой. Теперь, считайте, все наши детки на ногах. Однако удивил нас нынче Дмитрий Корнеевич. Мы с вами тут с первого дня, и не бывало такого случая.

- Меркулов бы его простил, - сказала Настасья Петровна. (Меркулов был заместитель Данилова, возглавлявший трест в дни войны, пока Данилов был в армии.) - Данилов не простит. Страшно не любит, чтоб нарушали порядок.

- Да посудите: если мы телок, предназначенных для ремонта стада, начнем раздавать направо и налево...

- Молодой, - сказала Настасья Петровна. - Не видел, как оно все трудно созидалось и как трудно было в войну уберечь. Он в первый класс пошел, когда начиналась первая пятилетка. Они с детства привыкли, что там новый завод пущен, там канал построили, там сто новых МТС; им кажется, что всегда так было и никакой тут трудности нет.

- Предлагаешь ему иной раз проявить самую невинную инициативу, сказал Лукьяныч с досадой, - в целях повышения материально-бытового уровня, так он слышать не хочет. А тут на - такую отмочил штуку, что вплоть до министерства...

Отворилась дверь, и вошел Коростелев. Он услышал последние слова Лукьяныча, нахмурился и, не останавливаясь, прошел в свой кабинет.

- Зайдете к нему? - спросил Лукьяныч.

- Дома поговорю. Расстроенный пришел...

- Ну, а я зайду! - сказал Лукьяныч воинственно.

Он приоткрыл дверь кабинета.

- Можно?

- Да? - спросил Коростелев. Он стоял в шинели и фуражке, собираясь уходить, и читал рапорты, которые в его отсутствие были положены ему на стол.