Собрание сочинений (Том 3)

- Ну, уж это напрасно, - сказал Алмазов, когда она положила ватрушку ему на колени. - Что я, маленький, чтобы мне сладкое? Детям оставь.

- Она не сладкая, - сказала Тося. - Только яичком помазана, потому и зарумянилась.

Она села и смотрела на него. Надо бы поразговаривать с нею... Алмазов ел и молчал.

- Я думаю... - начала она. - Я, знаешь, надумала - ни к чему сейчас Наде новые сапоги, скоро уж на валенки перейдет. А за зиму у нее все равно ножка вырастет.

- Ладно, - сказал Алмазов.

- А вот тебе надо новые. Смотри, как истрепал.

- Починю.

- Эти починим и новые пошьем.

- Э, брось! - сказал Алмазов. - Для каких-таких гулянок!

Его сердила ее навязчивая заботливость. Готова все отобрать у детей, лишь бы получше накормить и одеть его. Подумаешь, кому нужны его сапоги. Ходит в латаных и будет ходить.

- За детьми смотри получше, - сказал он, не сдержавшись. - У людей, посмотришь, - все лучшее детям. А ты вроде мачехи.

- Я - вроде мачехи?..

Обвинение было так несправедливо и жестоко, что Тося даже не сразу оскорбилась; в растерянности она ждала объяснений.

Огонь в печке догорел. Алмазов щепкой разворошил угольки и подбросил стружек, опять запылало. Потом он завернул остатки еды в газету и положил в сумку. Потом закурил. Как видно, он не собирался давать объяснения.

Тося возмутилась.

- Говорить тебе нечего, - сказала она. - Просто кидаешься со зла. Дай бог, чтобы у других так болело сердце за детей, как у меня болит. Может, если бы не дети...

Она не договорила, задумалась...

- Ну? - спросил Алмазов. - Если бы не дети, то что?

- Может, и не стала бы жить с тобой, - сказала она. - Зачем мне?.. За всю работу мою, за терпение, за то, что только о тебе думаю...

- Вот именно, поменьше обо мне думай, - сказал Алмазов. - Ты думай о детях. Я и без твоей думы проживу.

Шаги за дверью. Он замолчал.

- Во всяком случае, тут для разговора не место, - сказал он погодя. Сейчас ребята придут с обеда. И каждую минуту кто угодно может наскочить.

Тося встала и молча направилась к двери. Ему стало жаль ее. Захотелось сказать вслед что-нибудь ласковое, например: "Спасибо, что молока принесла". Но он не сказал. Ничего тут не исправишь никакими словами...

То ли устал Коростелев, то ли плохая погода действовала на нервы малейшая неувязка стала вызывать у него чувство горечи и обиды.

"Хлопотливое дело - хозяйственное руководство", - стал подумывать он все чаще.

Как нарочно, повалили валом не неувязки, а крупные неприятности. Первой неприятностью были дожди. Вторую нанес председатель колхоза имени Чкалова.

В один прекрасный день чкаловские колхозники не вышли на завод работать. В чем дело? Оказывается, чкаловцам больше не нужно кирпича на этот сезон, а с весны у них свой завод пойдет.

Коростелев не поленился - поехал в колхоз.

- Так не поступают. Я поставлю вопрос в райкоме.

Чкаловский председатель (черт!) прижмурил глаз:

- А вы, товарищ Коростелев, знаете, что вам запрещено вербовать рабочую силу в колхозах? Подумайте сами, где взять рабочих, вы - директор.

"Насколько спокойнее было бы работать веттехником. Вот наш Толя, милая душа, райская у него жизнь - и на танцы в Дом культуры ходит, и пьесы для самодеятельности пишет, на все есть время. Я тут почти все уже вспомнил и вполне мог бы веттехником... И тоже мог бы пьесу написать. А директорское место пусть займет более опытный и хладнокровный товарищ".

Пятнадцатого октября выкинула рекордистка Мушка.

Она должна была телиться пятый раз. Первые отелы проходили благополучно. Веттехник Толя, милая душа, пришел бледный и сказал, что беда произошла, по-видимому, оттого, что Мушке давали большие порции силоса.

- Кто разрешил ей силос? - спросил Коростелев, прерывая Толю.

- Рацион подписан Бекишевым, - сказал бледный Толя.

- А ну позови его.

Бекишев замещал Иконникова, уехавшего в командировку.

- Бекишев, Бекишев! - сказал Коростелев. - Как же это? Элементарная вещь: за две недели до отела корове воздерживаются давать силос.

- Моя вина, - сказал Бекишев. Скулы его нервно двигались.

- Ээх-ма! - вздохнул Коростелев.

Бекишева нельзя винить, он не по халатности - по неопытности. Первый раз составлял человек рацион на такое большое стадо - запутался...

И что бы ни сказать сейчас Бекишеву, как ни обругать его, какое ни наложить взыскание - ничто не будет сильнее того, что чувствует сейчас Бекишев, что он говорит себе сам... Вон - ходит взад-вперед, упер подбородок в грудь, лицо как после болезни... Да, дорогой товарищ, все это так, а теленок-то погиб, что называется, ни за понюх табаку...

Нет, в ветеринарах спокойнее!

Придя домой и стаскивая сапоги, Коростелев от душевного расстройства так кряхтел и стонал, что Настасья Петровна сказала ему:

- О, да перестань. Сколько тебе лет?

Стук в окошко. С почты пришли: идите на переговорную, вам будут звонить из области. Опять натянул мокрые сапоги, проклял все, пошел.

Голос Данилова:

- Товарищ Коростелев, почему не рапортуете об окончании зяблевой пахоты?

- Потому что я ее не кончил, - ответил Коростелев.

- Почему не кончили?

- Потому что дожди не давали пахать.

- Зашились, значит?

- Да, зашился!