- А где елка? - спросил Сережа.
- Вот чудак. Мы же мимо нее только что прошли.
- Фима! Фима! - позвал кто-то.
- Постой здесь, - сказала девочка. - Меня зовут.
И она убежала, поставив Сережу у стенки. Сережа поискал глазами елку и нашел ее: она действительно была очень близко и вся была так опутана бусами, флажками и золотой паутиной, что за этими украшениями совсем скрылась ее живая, лесная зелень. Местами в золотой паутине, неяркие в свете солнечного дня, горели разноцветные электрические лампочки. "Интересно, - подумал Сережа, - из какого крана она поливала себе голову? Не из того ли бака, что там у двери?.." И он стал учиться мигать так, как мигал тот мальчик: закрыл правый глаз, потом открыл его и закрыл левый. Сначала дело шло медленно, потом пошло быстрее. Сережа с увлечением мигал, стоя у стены.
Мигал он и тогда, когда классы выстроились парами и началась самодеятельность - пение, танцы и чтение стихов. Вдруг он услышал, что кто-то читает: "Проказница Мартышка". Он перестал мигать и пошел через комнату к маме.
- Я тебе что-то скажу, - сказал он.
- Что, Сережа? - спросила она, наклонившись к нему и хмуря брови.
- Я тоже хочу это читать, - сказал он. - Я повторил.
- Мы с тобой опоздали, - сказала мама. - Нельзя двум читать одно и то же. В другой раз прочтешь.
"Для чего же я повторял?" - подумал Сережа.
Раздали подарки - мешочки со сластями. Стали играть в игры. Сережа пытался поиграть тоже, но его очень толкали, он ушел к своей стенке и занялся сластями. Большой пряник с белой сахарной корочкой он оставил для мамы.
Праздник кончился. Ребята разошлись. Мама одела Сережу и повезла домой.
На саночках Сережа заснул. Проснулся, когда въезжали в ворота.
- Ты меня все время везла? - спросил он.
- Да, - удивленно ответила мама.
- А Коростелев? - спросил он и не понял, почему она засмеялась и поцеловала его.
На другой день все мальчики на Дальней улице научились мигать и состязались в быстроте миганья.
- Дураки, - сказал Васька. - Кто вас научил?
- Это один мальчик в совхозной школе мне показал, - ответил Сережа. Я там был на елке.
- Да разве ж это так делается! - сказал Васька. - Во, ребята, смотри! - и он замигал обоими глазами с такой быстротой, что всем стало ясно: мальчику из совхозной школы копейка цена по сравнению с Васькой.
Глава девятая
НЮША
Отец Нюши, Степан Степаныч, был гармонист. Без него не ладилось никакое веселье в красном уголке. Вечерами далеко по "Ясному берегу" разносились звуки его гармони. Люди, проходившие и проезжавшие темными полями, слышали эти звуки и говорили:
- Степан Степаныч играет.
В сорок втором году Степан Степаныч ушел на войну. Гармонь осталась дома. Мать завернула ее в шелковый платок и спрятала в сундук. Нюша приходила из школы - мать была на работе (она поступила уборщицей в контору), Нюша доставала гармонь, садилась на край открытого сундука и училась играть. Не разжимая губ, напряженно сведя поднятые тоненькие брови, напевала она какую-нибудь мелодию и старалась подобрать аккомпанемент. Иногда получалось, иногда нет. Чаще получалось.
Стрелка старых ходиков с розами на циферблате подходила к трем. Нюша запирала гармонь в сундук и клала ключ на место. Мать не потерпела бы, чтобы чьи-нибудь руки прикасались к отцовской гармони.
Мать обожала отца. "Степушка", "Степушка" - только и разговору слышали от нее люди в войну. Не всегда она его так любила. Когда она была молода и хороша собой, она больше любила других мужчин. Немало нахлебался с нею горя Степан Степаныч. Но она рано завяла: к тридцати пяти годам только и осталось от ее красоты, что богатые косы в руку толщиной да заманчиво вздернутый нос, про который, бывало, говорили бабы, что против Шуркиного носа ни один парень устоять не может.
Ее не уважали и звали пренебрежительно - Шурка. И вот - вошла она в степенные годы, стала примерной мужней женой и хлопотуньей-хозяйкой, и ничего дурного за нею больше не замечалось, а по имени-отчеству все равно никто не величал: так и осталась Шуркой.
Нюша пошла ни в мать, ни в отца - худая, смуглая, тонкая кость, глубокие глазницы на узком лице... Летом сорок второго года она окончила семь классов и поступила в совхоз.
- Потом доучусь, после войны, - сказала она своим учителям, которые жалели, что она, такая способная, не закончит десятилетки. - К ним эвакуированных коров нагнали, люди уходят и уходят, кому-то работать надо.
Ох, как плохо ей было на первых порах! Не потому, что работа тяжела: Нюша выросла среди трудовых людей и знала, что легкой работы не бывает. Потому плохо, что кругом все большие, а Нюша была маленькая, пятнадцати не исполнилось. Большие все умели, а она не умела ничего. Эти плечистые женщины с могучими руками считали ее слабосильной, заморышем и удивлялись - зачем она тут. Нюша страдала...