Неприятель не переставал во все время бомбардирования кидать на Северную сторону ракеты, особенно 4 числа, с полудня осыпал ее ракетами всякого рода, разрывными, зажигательными, удушливыми. Ядра с ланкастерских орудий и с обыкновенных, которым был дан большой угол возвышения, также достигали Северного укрепления. Одна ракета попала в Управление главнокомандующего, где ранила и контузила трех офицеров и оторвала ногу писарю. Несмотря, однако, на неприятельский огонь, работы по укреплению Северной стороны производились в больших размерах и быстро подвигались вперед.
Наш артиллерийский огонь и в этот день был удачнее неприятельского: бомбами, брошенными с 3 бастиона, взорвало пороховой погреб на английской батарее, находившейся впереди так называемой 22-пушечной батареи; кроме того разбили бруствер на французской батарее за Килен-балкой, подбили до 30 орудий и уничтожили несколько амбразур, которые показались было вновь на рассвете 4 апреля, и особенно обстреливали 3 и 4-й бастионы и Камчатский люнет. С нашей стороны повреждения были довольно незначительны: подбито 12 орудий, 15 станков и 10 платформ; но потеря в людях все еще была велика: убито 78 человек нижних чинов, ранено и контужено 545 нижних чинов и 9 офицеров. Сверх того осталось во фронте раненых и контуженых 445 нижних чинов и 13 офицеров.
5-го апреля неприятельский артиллерийский огонь несколько ослабел и в последующие три дня становился все тише и тише и, наконец, перешел в обыкновенный, которым оглашались Севастополь и его окрестности в течение многих месяцев. Потеря наша уменьшилась от 432 выбывших из строя в сутки 5-го числа апреля до 300 и, наконец, низошла в обыкновенную ежедневную потерю – до 150 человек.
Спрашивается: какая цель была этой продолжительной и страшной бомбардировки, нанесшей обеим сторонам столь важные потери в людях? Пленные и перебежчики единогласно показывают, что неприятель рассчитывал сбить наши орудия и довести сам гарнизон до отчаяния постоянными потерями и тяжелыми трудами. Это подтверждается и тем еще, что к концу бомбардировки привезено было из Евпатории до 15 т. турецких войск и часть французских для усиления атаки города. Но неприятель убедился, что город был так же силен в последние дни бомбардирования, как и при начале его, что этот, по выражению французов, «страшный суд в большом виде» (en grand) не испугал людей, готовых во всякий час предстать пред суд Божий, и дух гарнизона был совершенно покоен и невозмутим; а потому союзники не решились идти на штурм, несмотря на то, что подкрепления наши, шедшие из южной армии, еще не пришли и запасы артиллерийских снарядов сильно истощились от продолжительной канонады. Только 5 августа прибыл в Севастополь Полтавский пехотный полк из евпаторийского отряда, откуда сюда же шла вся 2-я бригада 8-й пехотной дивизии; а взамен ее предназначалась в Евпаторию, в случае нужды, 2-я бригада 14 пехотной дивизии, бывшей уже на пути в Крыму.
В эту эпоху неприятель был в полтора раза сильнее нас. Где же девались эта самонадеянность, это твердое убеждение в скорой победе, с которыми союзники пришли в Крым? Газеты их рассчитывали по дням взятие Севастополя и завоевание Крыма и возвещали о будущих победах и уничижении России. Достаточно было нескольких слов, на удачу брошенных проезжим татарином, о взятии Севастополя, чтобы Запад подхватил их и провозгласил свету, как неоспоримую истину; а, между тем, месяцы проходили за месяцами, подкрепления с Запада приходили беспрестанно в Крым, но положение союзников под Севастополем оставалось все то же. Неприятель стал действовать как-то вяло, нерешительно; осадные работы его подвигались медленно вперед; дезертиры являлись беспрестанно в наш лагерь, что не свидетельствовало в пользу хорошего состояния духа армии. Беспрестанные стычки с русскими убедили, наконец, союзников, что они нашли совсем иного врага, чем ожидали: они сделались особенно осторожны, и ожидаемый всеми штурм, как заключительный акт бомбардирования, не последовал.
Окончим описание этого второго бомбардирования Севастополя замечательными словами главнокомандующего, которые он писал в одном из своих донесений, от 3 апреля: «Нельзя не гордиться именем русского, видя бодрость и, можно сказать, веселость севастопольского гарнизона среди адского огня, продолжающегося беспрерывно уже более 6 суток, среди самых утомительных работ, производимых людьми почти без всякого отдыха, для исправления повреждений, для стаскивания подбитых орудий, замещения их другими и того подобного».
Эти слова вполне обрисовывают состояние и дух севастопольского гарнизона.