Собрание сочинений (Том 5)

Пришел к нему эконом и сказал:

- Припасы кончились, деньги кончились. Завтра братии нечего будет есть.

Феодосий ответил, не вставая с колен, - он молился:

- О чем заботишься? Завтрашний день не настал еще. Будет день, будет и пища.

И продолжал молиться. Эконом ушел. Спустя немного Феодосий позвал его и показал:

- Смотри.

На столе лежала золотая монета и светила, как маленькая луна.

- Видишь, - сказал Феодосий, - господь о нас позаботился.

И рассказал, что после ухода эконома вошел молодой воин в доспехах, положил монету на стол и удалился.

Ворота ограды были заперты, никто не видел воина. Братия поняла с трепетом, что то приходил из архангелов кто-либо и что сделалось это по молитве Феодосия.

Пешком, как подобает, пришел поклониться обители греческий монах Михаил. Он не имел вида нищенского, как пещерники, был статен, в новой ризе, волосы и борода ровно подстрижены: он приехал из Константинополя в свите митрополита Георгия. После службы они с Феодосием беседовали вдвоем.

- Ты из какого монастыря? - спросил Феодосий.

- Я, - отвечал Михаил, - из Студийского монастыря, основанного консулом Студием в пятом веке, ты о нем, должно быть, слыхал.

- Как же, - подтвердил Феодосий, - дошло и до нас, как вы богоустроенно живете. Правда ли, будто у вас особо строгие правила, от греха ограждающие, как бронь?

- Грех, - вздохнул Михаил, - любую бронь пробивает. Но кое-чего мы, бесспорно, достигли. По крайней мере у нас почти совершенно покончено с идиоритмом, то есть с вольностью поведения и передвижения. У нас этого нет, чтоб монах делал у себя в келье что хотел, а соскучившись на одном месте, брал посох и суму и отправлялся в другие места по своему усмотрению. Великое единообразие жизни обеспечивает нам порядок в той степени, в какой он вообще возможен в людском общежитии. Первоначальная мысль о необходимости единообразия принадлежит преподобному Пахомию, возмутившемуся беспорядочностью жития святых отшельников в африканской пустыне. Он же, как тебе известно, наметил основные установления, ограничивающие эту беспорядочность. Но собственно устав, которым руководствуется Студийский монастырь, до мельчайших подробностей разработан лишь в девятом веке знаменитым Феодором Студитом, нашим иноком. Там предусмотрен каждый возможный шаг спасающегося брата и всё учтено, чтоб не дать ему споткнуться.

- Неужто каждый шаг? - спросил Феодосий. - И ты можешь ознакомить меня с этим уставом?

- Изволь. Среди книг, мной привезенных, есть краткий список устава. Я с радостью дам тебе его переписать. Полный же устав, исправленный патриархом Алексием, содержит несколько обширных пергаментных свитков и хранится у нашего монастырского библиотекаря отца Ефрема.

- Скажи, - подумав, спросил Феодосий, - вот я вижу твой вид холеный, волосы у тебя ниспадают лоснистыми волнами, одежда новая, - так положено по вашему уставу или же это есть отклонение от него, идиоритмическая вольность?

- Я благословен на эту вольность, - отвечал Михаил, - вернее, вынужден к ней моим назначением в свиту митрополита. Отправляя нас за рубеж, в Константинополе заботятся, чтоб мы выглядели приятно для чужих глаз и с блеском представляли святую соборную и апостольскую церковь. У себя же в монастыре мы в смысле одежды, как и в других смыслах, стеснены всевозможно. По Студитову уставу даже не имеем собственного платья, вообще никакой собственности, будь то деньги, или пища, или игла для шитья.

- О премудрое установление! - воскликнул Феодосий. - Собственность чума, проказа, растление души! Дело пойдет лишь в том случае, если ни у кого из нас не останется даже иглы для шитья, но всё будет принадлежать обители. Только тогда сумеем истинно служить господу богу нашему.

- Не уповай чрезмерно, - заметил Михаил. - Не так всё это просто.

- Брат мой, - возразил Феодосий, - но ведь что-то с ними надо делать, чтоб не грешили ежеминутно и суеверие вкупе с земными страстями не вытеснило веру и не ушло бы от них вечное блаженство.

- Что-то делать надо, - согласился Михаил. - Но вряд ли устав так уж содействует укреплению веры. Для укрепления веры, я считаю, полезней всего чудеса.

- К чудесам привыкают.

- К уставу тем более.

- Может быть, - сказал Феодосий, - у вас в Греции меньше пропастей, куда слабому ничего не стоит сорваться. У нас же устав нужнее, чем чудеса.

- У нас, - ответил Михаил, - пропастей настолько же больше, насколько Константинополь богаче, многолюдней и просвещенней Киева.

- К примеру, у вас нет волхвов, - сказал Феодосий, - этих богоненавистников, подстрекающих народ на бесчинства, и старые идолы у вас давно перебиты, а нашим еще молятся, ох, многие, куда наш взор не досягает... А известна ли в Греции мерзостная ересь, называемая христовством?

- Не о той ли говоришь ереси, когда мужчины и женщины надевают белые одежды и кружатся, призывая духа?

- И докружившись до одури, падают в корчах, выкликают, бьются, как бесноватые...