Собрание сочинений. Том 5. Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории.

– Да вот видите, мы случились здесь на базаре, ничего и не знали, что там у них делается; нас это невзначай захватило в городе; австрияки и говорят нам: вы всему причиной, отдавайте оружие и сдавайтесь в плен. Мы говорим: что мы за дураки, чтобы живьем сдаться. Они говорят: будем стрелять, видите, нас сколько! – И мы будем стрелять, хотя нас и немного. Толковали, толковали да на том и решили, чтобы нас пропустили к вам, а уж вы отвечайте, как знаете.

– Черт бы вас забрал совсем! Теперь будет целая история. Знаю я как с австрияками возиться.

– Бога-ми, недобро, – ответил, отплевываясь Видо.

– То-то же, что недобро; зачем же накликали историю? Расскажи по крайней мере, что там у них было и где там! У кого!

– Знаете Пастровичеву гору, и крест на полугоре, что положил Иван Бегов-Черноевич?

– Какие знать!

– Каждый вам скажет, что тут и есть граница Черногории с австрийской землей.

– Что же дальше?

– А немцы взяли да и поставили казарму по нашу сторону, на самой вершине горы, так что оттуда из окна любого черногорца стреляй на земле цермничан.

– Что же цермничане?

– Они взяли да и сбросили казарму под гору, к австриякам – и с солдатами совсем, – прибавил Видо, самодовольно оскорбляясь.

– Ну, этого недоставало! Есть убитые?

– Да только двое солдат убито, а то так, – перецарапано с десяток.

«Быть беде», – думал я, забывши уже о Мариане и наскоро одеваясь, чтобы идти к начальнику округа. Я сам не знал, что ему скажу, в качестве чего предстану, и на каком основании стану ходатайствовать за черногорцев, толпившихся у меня в сенях. В глазах его я был молодой естествоиспытатель, с которым был он знаком, но на которого глядел вообще неодобрительно и не без некоторого подозрения, хотя сам себе не мог отдать отчета в чем именно он подозревал меня, в том ли, что я подстрекал против него черногорцев и даже православных бокезцев, или в том, что я ухаживаю за его женой, которая, скажу мимоходом, была и молода и хороша, а Ив-чь[45] был стар и невзрачен.

Площадь перед домом начальника округа была загромождена вьюками, боевыми снарядами, ракетными станками, мулами, ослами, даже было несколько лошадей, столь редких в то время в Катаро, что показывало присутствие важных посетителей.

Пароходов тогда еще не было на Адриатическом море, только думали еще образовать в том году пароходное сообщение между Триестом и Катаро; следовательно все перевозилось из Рагузы в Катаро, и из Катаро в Будву и Кастельластву – место военного сбора, на вьюках.

На площади было несколько офицеров итальянского полка, расположенного в окрестности. Я был всегда в хороших отношениях с австрийскими офицерами и тогда, когда политические обстоятельства заставили меня действовать с ними заодно, и даже тогда, когда местные власти изображали меня каким-то политическим чудовищем. Мы обменялись несколькими насмешками над начальником округа, который, не имея никакого понятия о военной части, отдавал самые нелепые приказания. Но далее, чем более приближался я к Ив-чу, тем встречали меня холоднее. Я нашел его с бригадным генералом, французом по имени и характеру, честным и открытым стариком, но совершенно чуждым знания той местности, на которой собирался действовать. Он толковал что-то И-чу о развернутом фронте, между тем как среди груд и обломков камней на Пастровичевой горе и одному человеку было трудно поворотиться. Начальник округа принял меня с торжественностью, хотя дурно сдерживаемое волнение пробивалось беспрестанно наружу.

– Вы видите, что мы собираемся дать хороший урок черногорцам, так чтобы они долго не могли от него оправиться.

– Давно надо было показать им зубы, – прибавил генерал.

– Чтобы они не показали прежде своих когтей, – пробормотал я, едва сдерживаясь.

Дело может кончиться так, как они не ожидают. Пожалуй затронут вопрос о их самостоятельности: в наш век нельзя терпеть у входа Европы шайку разбойников.

Мне становилось жутко. Но я решил воздерживаться сколько мог.

– Я зашел проститься с вами, – сказал я прерывая его. Лицо И-а просветлело.

– Прекрасно! Превосходно! – воскликнул он. – Надо показать этим…, – он посмотрел на меня и воздержался от эпитета, – эндо им показать, что Россия порицает их поведение. Своим отъездом, особенно если вы к нему прибавите еще энергическое письмо к владыке, вы вполне покажете, что отступаетесь от возмутителей и отдаете их на расправу нам, а мы уже сумеем расправиться! К вечеру и кроатский полк будет на месте. – Он вопросительно посмотрел на генерала.

– Непременно, – отвечал тот.

– Вы ошибаетесь, – заметил я. – Я еду в Цетин.

И-чь злобно на меня поглядел.

– Иначе я и поступить не могу; мне дела нет до ваших международных отношений. Я не могу оставить Черногорию и владыку без особого приказания посланника; и временные отлучки в Катаро непозволительны; вот почему я спешу туда, откуда не должен был бы и уходить.