«Тогдашний
Но старопрусское чванство всегда видит Пруссию в центре мировой истории, тогда как в действительности история постоянно волочит это «государство разума» по грязи. Это старопрусское чванство должно, понятно, игнорировать то обстоятельство, что Пруссия, пока она не получила пинков от французов, спокойно оставалась сидеть на неразвитых основах 1807–1814 гг. и не думала пошевелиться. Оно должно игнорировать то, что эти основы давно были забыты, когда славная бюрократически-юнкерская королевско-прусская монархия в феврале прошлого года получила от французов новый столь сильный толчок, что великолепнейшим образом покатилась вниз со своих «основ 1807–1814 годов». Оно должно игнорировать то, что для королевско-прусской монархии речь шла отнюдь не об этих основах, а только о предотвращении дальнейших последствий полученного от Франции толчка. Но все это прусское чванство игнорирует, а когда оно получает вдруг толчок, то кричит, призывая, как ребенок няньку, прогнившие основы 1807–1814 годов!
Как будто Пруссия 1848 года не является в отношении территории, промышленности, торговли, средств сообщения, культуры и классовых отношений совершенно другой страной, чем Пруссия «основ 1807–1814 годов»!
Как будто с того времени в ее историю не вступили два совершенно новых класса — промышленный пролетариат и свободное крестьянство; как будто прусская буржуазия 1848 года не отличается во всех отношениях от робкой, смиренной и благодарной мелкой буржуазии времен «основ»!
Но все это ни к чему. Бравому пруссаку ничего не требуется знать, кроме его «основ 1807–1814 годов». Это и есть основы, на которых будет вестись дальнейшее строительство — и все тут.
Начало одного из колоссальнейших исторических переворотов сводится всего-навсего к завершению одного из самых мелочных надувательств с мнимыми реформами — так понимают революцию в старой Пруссии!
И в этой самодовольно ограниченной фантазии из области отечественной истории «все, казалось, были единодушны» — правда, слава богу, только в Берлине!
Но последуем дальше.
«Те сословия и классы, которым приходилось отказываться от привилегий и преимуществ… которым надлежало в дальнейшем стать на равную ногу со всеми своими согражданами… казались готовыми к этому — исполненные убеждения, что старый порядок стал невозможен, что это соответствует их собственным правильно понятым интересам…»
Посмотрите на этого сладкоречивого и искренне смиренного буржуа — как он снова извращает революцию! Дворянство, попы, бюрократы, офицеры «казались готовыми» отказаться от своих привилегий не потому, что их принудил к этому вооруженный народ, не потому, что в первые моменты ужаса перед европейской революцией неудержимо растущая деморализация и дезорганизация в их собственных рядах сделали их неспособными к сопротивлению, — нот! Мирные, благожелательные и для обеих сторон выгодные «соглашения» (говоря языком г-на Кампгаузена) 24 февраля и 18 марта[182]
«исполнили их убеждением», что ото «соответствует их собственным правильно понятым интересам»!Мартовская революция и даже 24 февраля в правильно понятых интересах господ захолустных юнкеров, консисторских советников, регирунгсратов и гвардейских лейтенантов — да ведь это поистине колоссальное открытие!
Но, к сожалению, «теперь положение уже не то. Люди, извлекавшие выгоду из старого порядка и являющиеся его сторонниками, не только не помогают сами,
«Теперь положение уже не то», каким оно,
Таким языком пишут в берлинской «National-Zeitung» и вдобавок еще гордятся этим.