Собрание сочинений. Том 6

Но вы говорите с такой убежденностью, у вас столь добропорядочное прошлое, что мы спокойно можем допустить; осадное, положение к этому заявлению совершенно непричастно.

«Мы не хотим продолжения революции». Это значит: мы хотим продолжения контрреволюции. Ибо насильственная контрреволюция — таков исторический факт — либо вовсе не преодолевается, либо преодолевается только революцией.

«Мы не хотим продолжения революции» — это значит: мы признаем, что революция закончена, достигла своей цели. А целью, которой достигла революция к 21 января 1849 г., когда была написана вышеупомянутая статья, — этой целью была именно контрреволюция.

«Мы враги всякой анархии, всякого насилия и произвола».

Значит, враги также и той «анархии», которая наступает после всякой революции до того, как укрепились новые порядки, враги «насильственных действий» 24 февраля и 18 марта, враги «произвола», который беспощадно разрушает прогнивший строй и его обветшавшие законные устои!

«Мы хотим законности, спокойствия и порядка»!

В самом деле, момент выбран удачно для того, чтобы преклоняться перед «законностью, спокойствием и порядком», протестовать против революции и подхватывать пошлые вопли против анархии, насилия и произвола! Удачно выбран как раз тот момент, когда под охраной штыков и пушек революция официально клеймится как уголовное преступление, когда «анархия, насилие и произвол» неприкрыто осуществляются на практике указами за подписью короля, когда «закон», насильственно октроированный нам камарильей, всегда применяется против нас и никогда не стоит за пас, когда «спокойствие и порядок» состоят в том, что контрреволюцию оставляют в «покое», чтобы она могла восстановить свой старопрусский «порядок» вещей.

Нет, господа, вашими устами говорит не осадное положение — это говорит настоящий, переведенный на берлинский язык Одилон Барро со всей его ограниченностью, со всем его бессилием, со всеми его благими пожеланиями.

Ни один революционер не может быть столь бестактен, столь детски наивен, столь труслив, чтобы отрекаться от революции как раз в тот момент, когда контрреволюция празднует свои самые блестящие победы. Если он не может говорить — он действует, а если он не может действовать — он предпочитает совершенно молчать.

Но, быть может, господа из «National-Zeitung» ведут хитрую политику? Быть может, они для того выражаются так смиренно, чтобы накануне выборов привлечь на сторону оппозиции еще часть так называемых умеренных?

Уже в первый день после того, как на нас обрушилась контрреволюция, мы сказали, что отныне существуют только две партии: «революционеры» и «контрреволюционеры»; только два лозунга: «демократическая республика» или «абсолютная монархия». Все, что находится посередине, это уже не партии— это лишь фракции. Контрреволюция сделала все, чтобы подтвердить сказанное нами. Выборы — самое блестящее подтверждение наших слов.

А в такое время, когда партии так резко противостоят друг другу, когда борьба ведется с величайшим ожесточением, когда только подавляющее превосходство сил организованной солдатни препятствует тому, чтобы борьба была решена с оружием в руках, — в такое время прекращается всякая политика посредничества. Нужно быть самим Одилоном Барро, чтобы в такое время играть роль Одилона Барро.

Но у наших берлинских Барро свои оговорки, свои условия, свои интерпретации. Они нытики [Heuler]^[184], но отнюдь не простые нытики; они нытики с оговорочкой, нытики из тихонькой оппозиции:

«Но мы хотим новых законов, каких требуют пробудившийся свободный дух народа и принцип равноправия; мы хотим истинного демократически-конституционного строя» (т. е. истинной бессмыслицы); «мы хотим спокойствия, которое держится не на одних только штыках и осадных положениях, — спокойствия, которое представляет собой политически и нравственно (!) обоснованное успокоение умов, вызванное подтвержденным делами и мероприятиями убеждением, что каждому классу народа его право и т. д. и т. п.»

Мы можем избавить себя от труда дописывать до конца эту фразу, составленную применительно к осадному положению. Достаточно сказать, что эти господа «хотят» не революции, а только небольшого букета из результатов революции: немного демократии, но также и немного конституционализма, некоторые новые законы, устранение феодальных учреждений, буржуазное равенство и т. д. и т. п.

Другими словами, господа из «National-Zeitung» и из круга бывшей берлинской левой, органом которых она является, хотят добиться от контрреволюции как раз того, из-за чего контрреволюция их разогнала.

Ничему не научились и ничего не позабыли!

Господа эти «хотят» все таких вещей, каких они никогда не добьются иначе, как путем новой революции. А новой революции они не хотят.

Ведь новая революция принесла бы им, кроме того, и нечто совершенно отличное от вышеприведенных скромно-буржуазных требований. И потому господа эти совершенно правы, не желая революции.