Собрание сочинений. Том 6

Но корона, господа, не находилась в непосредственных сношениях с Собранием — ее представляло министерство Бранденбурга. Следовательно, с этим министерством Бранденбурга — такой нелепости требует представитель обвинения — Собрание должно было договориться, чтобы объявить это министерство повинным в государственной измене, чтобы отказать ему в уплате налогов! Какой смысл имеет это требование, кроме того, что Национальное собрание должно было пойти на безусловное подчинение всякому требованию министерства Бранденбурга?

Постановление об отказе от уплаты налогов было формально недействительно еще и потому, — говорит представитель прокуратуры, — что только при втором чтении предложение может стать законом.

С одной стороны, не соблюдают существенных форм, которые обязаны выполнять по отношению к Национальному собранию, с другой стороны, требуют от Национального собрания соблюдения самых несущественных формальностей. Нет ничего проще! Какое-нибудь неугодное короне предложение проходит в первом чтении, — тогда второму чтению препятствуют силой оружия, и закон остается недействительным, так как не было второго чтения. Представитель прокуратуры упускает из виду сложившуюся в то время исключительную обстановку, когда народные представители принимали это постановление, находясь в зале заседаний под угрозой штыков. Правительство совершает один насильственный акт за другим. Оно бесцеремонно нарушило важнейшие законы, Habeas Corpus Akte, закон о гражданском ополчении^[197]. Оно произвольно вводит неограниченный военный деспотизм под видом осадного положения. Оно прогоняет ко всем чертям самих народных представителей. И в то время как одна сторона нагло нарушает все законы, от другой стороны требуют самого щепетильного соблюдения даже регламента!

Я не знаю, господа, умышленное ли это извращение — я далек от мысли допустить это со стороны представителя прокуратуры — или это просто неосведомленность, когда он говорит: «Национальное собрание не хотело примирения», оно «не искало примирения».

Если народ упрекает за что-нибудь берлинское Национальное собрание, то именно за его желание примирения во что бы то ни стало. Если члены этого Собрания сами испытывают раскаяние, то это раскаяние по поводу их мании соглашения. Именно эта мания соглашения постепенно оттолкнула от него народ, именно она привела Собрание к тому, что оно утратило все свои позиции, наконец, именно она поставила Собрание под удары короны, когда это Собрание не имело за собой поддержки нации. Когда же Собрание захотело, наконец, проявить волю, оно оказалось одиноким и бессильным именно потому, что в надлежащее время оно не обладало волей и не умело проявлять ее. Впервые оно обнаружило эту манию соглашения, когда отреклось от революции и санкционировало теорию соглашения, когда оно с позиции революционного Национального собрания опустилось до положения двусмысленного общества соглашателей. Оно дошло в своем примиренческом бессилии до крайности, когда приняло за чистую монету фиктивное признание Пфулем приказа по армии, предложенного Штейном^[198]. Само объявление этого приказа по армии превратилось в фарс, ибо он мог быть всего лишь комическим эхом врангелевского приказа по армии. И тем не менее вместо того, чтобы пойти дальше этого приказа, Собрание ухватилось обеими руками за смягчающую, лишающую его какого бы то ни было смысла переделку этого приказа министерством Пфуля. Чтобы избежать всякого серьезного конфликта с короной, Собрание приняло жалкую видимость демонстрации против старой реакционной армии за действительную демонстрацию. То, что не было даже видимостью разрешения конфликта, оно лицемерно объявило действительным его разрешением. Так мало жажды борьбы, так много примиренческих поползновений проявило это Собрание, которое представитель прокуратуры изображает сборищем каких-то дерзких забияк!

Нужно ли мне указывать еще на один симптом, свидетельствующий о примиренческом характере этой палаты? Вспомните, господа, о соглашении Национального собрания с Пфулем относительно закона о приостановке выкупов. Если Собрание не смогло уничтожить врага в армии, ему прежде всего надлежало приобрести друга в лице крестьянства. Но и от этого оно отказалось. Оно считало, что важнее всего, важнее интересов его собственного самосохранения, искать примирения, избегать конфликта с короной, избегать его во что бы то ни стало. И это Собрание упрекают в том, будто оно не хотело примирения, будто оно не искало примирения?