Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I)

Когда, после всех превратностей войны, по пути усеянному трупами, русские войска, сначала отступавшие перед французами до Москвы, наконец достигли по пятам их до Парижа, – Александр остановил движение войск перед столицей, уже ожидавшей участи Москвы. «Тяжба человечества выиграна!» – сказал он после Монмартрского дела. Но какой борьбы стоила она, какую непреклонную волю, сколько силы характера нужно было, чтобы противостоять всем колебаниям, всем соблазнам, которые представляли ему союзники для вступления в переговоры с неприятелем на длинном пути побед и поражений от Москвы до Парижа, и ему, ему одному принадлежит слава того, что тяжба человечества решена, выиграна и не затянулась на бесконечное время. Этого одного подвига слишком достаточно, чтобы опровергнуть все упреки в слабости, нерешительности его характера. Посылая для переговоров флигель-адъютанта Орлова, он сказал ему: «de gré ou de force, au pas de charge ou au pas de parade, sur des décombres ou sous des lambris dorés, il faut que l'Europe couche aujourd'hui méme а Paris![41]…» и капитуляция была подписана в тот же день (¹⁹/₃₁ марта 1814 г.). Александр и верный его союзник, Фридрих Вильгельм, торжественно вступили с войсками своими в столицу. Тогда же Император Александр издал от своего имени и за своею подписью прокламацию, в которой объявлял, что ни он, ни союзники его не вступят в переговоры с Наполеоном или с кем-нибудь из членов его семейства, и приглашал французов избрать временное правительство, предоставляя себе будущее устройство королевства. Французский сенат объявил Наполеона лишенным престола.

Судьба Франции была решительно в руках Александра; французы это видели и окружали его всевозможными почестями и ласкательствами. Александр стоял на той высоте величия и славы, какой когда-либо достигал человек. Он был освободитель народов и народ не с ужасом, внушаемым завоевателями, но с благодарностью и покорностью ожидал от него одного своего устройства. Любовь к нему доходила до обожания.

«Справедливость требует сказать, – писал один английский дипломат того времени, – что если континент был проклят в Бонапарте, то он получил благословение в Александре, этом законном Императоре и освободителе человечества».

Александр не дозволил себе однако предаться увлечению славы и почить на лаврах, столь дорогою ценой им добытых. Поставив непременным условием для восстановления прежней династии – дарование Франции конституционного правления, вознаградив ее таким образом за потерю провинций, приобретенных насилием и войной, он подписал окончательно мирный договор в Париже и, вместе с Прусским королем, отправился в Лондон, где их также ожидали торжественные встречи, нескончаемые празднества и самый восторженный прием народа. Из Англии Государь отправился в Карлсруэ для свидания с Императрицею Елизаветой Алексеевной, а оттуда в Петербург, куда и приехал 13 июля.

Если появление его повсюду в Европе производило восторженный прием, то чего же он должен был ожидать в столице России!… Никакое перо не в состоянии этого выразить: Сенат, Св. Синод и Государственный Совет просили его принять имя «Благословенного», которым уже назвала его вся Россия и дозволить воздвигнуть памятник делам его. Послание Жуковского к Александру, написанное по взятии Парижа, имело потрясающее действие[42]: следующий стих не был пиитической фигурою:

«В чертоге, в хижине, везде один язык,
На праздниках семьей украшенный твой лик
Ликующих родных родный благотворитель
Стоит на пиршеском столе веселья зритель,
И чаша первая, и первый гимн тебе!

Действительно, в отдаленных провинциях, в семейных кругах, где лесть уже не могла иметь никакого значения, бюст Александра или его портрет обвивался свежими цветами, и первый тост, первая молитва собравшейся семьи были за него[43]. Александр отклонил все почести, все торжества, готовившиеся в честь его. В то время он уже познал всю тщету наружного величия. Славу подвигов он отдавал победоносным войскам своим и предоставил торжество, готовившееся для него, гвардейским полкам, которые, при общих восторженных кликах, приветствуемые им самим, вступили через триумфальные ворота в Петербург 30 июля.

Государь недолго оставался в Петербурге. Он запечатлел это пребывание делом, которое вполне согласовалось с его порывами сердца. Желая, хотя частью, заплатить долг России в отношении русской армии, он учредил, в память Кульмской победы, «Комитет 18 августа 1814 года», для вспомоществования раненым воинам. Затем, поспешил в Вену, где назначен был общий конгресс для устройства политических дел всей Европы.