Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I)

Добродетель мечта, сказал Брут, умирая. Несчастный! он не знал добродетели истинной, потому что не знал пределов нашей деятельности, хотев ударами кинжала поправлять приговоры судьбы, неизъяснимые, но всегда справедливые.

Претерпевый до конца, той спасен будет! Великая, глубокая истина, почти ко всему применимая! Терпи с пером в руке, пока мысли твои не представятся тебе во всей своей зрелости, в настоящем свете и стройном порядке с выражениями, вполне их изображающими. Терпи и в испытаниях жизни, которые тогда только могут, как сильно действующие лекарства, или резец врача, истребить кроющиеся в душе нашей элементы зла. В обдуманном постоянном и следственно смиренном терпении все средства нравственного совершенствования и условия лучшего века.

Qui est á présent le plus fou, des peuples ou des gouvernements? Demandait lord Holland (en 1820). – Ce sont les peuples qui sont fous, répondit C.D., mais c'est peut-ètre, parce que les gouvernements sont áкtes.[142]

Н. С. говорил о гр. М. «Oui, il a de l'esprit, mais c'est celui des autres».[143]

Совершенство в точном, строгом смысле сего слова, невозможно для человека, по крайней мере, в здешнем свете. Но мы должны к нему стремиться, и провидение положило нам цель недостижимую для того именно, чтобы мы всю жизнь и беспрестанно шли вперед. На которой точке сего пути застанет нас конец земного испытания? Это тайна, и без нее не было бы той надежды, которую религия назвала добродетелью, которая, одна из всех, никогда нас без нашей вины не оставляет.

Минуты сладостные, когда мы, так сказать, согреваемся благодарностью к Творцу и доброжелательством к ближнему, вы даете понятие о рае! Тогда сердце забывает оскорбления, воображение страх и ум, отбросив бремя сомнений, вдруг по какому-то мгновенному откровению, постигает тайный порядок всего, также как по струе света, прокравшейся сквозь ставень, мы узнаем о ясном дне и солнце. Тогда все предметы, не изменяясь, принимают для нас вид новый и на каждое впечатление в нас что-то отвечает с любовью, что Божий мир прекрасен и человеческий лишь кажется дурным.

Предвидеть бедствия и заранее к ним готовиться, значит настоящею, почти добровольною мукою уменьшать муки будущего; ибо всякая горесть язвительнее, когда она неожиданна. Это почти то же, что уплачивать тягостный долг по частям, в разные сроки.

Презирать все житейское не значит еще презирать жизнь: значит напротив знать истинное определение и следственно истинную высокую цену ее.

Правосудие Небес тем не похоже на земное, что судит не одно дело, а все дела и чувства, то есть всего человека: оттого иногда казнит его в минуту невинности, но не безвинно. В дружбе должно судить также, и сверх сего, как во многих случаях, связанные законом присяжные, предавать виновного в милость верховного судьи, то есть сердца, полного нежных воспоминаний.

Любуясь в Карлсбадском саду ползающими и летающими луциолами, я думал: сколько умов, которые также блистают лишь в потемках.

К. Д. говорил о ком-то: он почти по неволе лжет: для такого самолюбия и такой говорливости не достанет истины.

Как я завидую твоей необыкновенной, чудесной памяти, говорил однажды своему брату С. Р. В. Не завидуй, отвечал брат, это ведь также имеет свои неудобства: я не могу забыть никакой глупости, ни чужой, ни своей.

После гордости, величайшая язва человечества есть глупость, или невежество, ибо глупость не что иное, как невежество всеобъемлющее и неизлечимое. Но и гордость не есть ли также род глупости?

Кардиналу Мори, кто-то в горячем споре говорил: Mgr. Vous vous croyez peut-ètre un homme supérieur, un homme de génie; Мори отвечал: Quand je me considиre, non Mr: mais quand je me compare – c'est autre chose.[144] Вот один, и может быть, главный из подводных камней в нашем необходимом плавании, на пути к истинному христианскому смирению.

Известно забавное слово Талейрана, когда кто-то сказал об г. Тьере: Il a assez bonne façon pour un parvenu. Oh! Mr. Thiers n'est point parvenu; il est arrivé.[145] Кажется, можно сказать нечто похожее о графине Разумовской? Elle n'est pas vieille, elle est agée seulement.[146]

Что ты, древний Ларчик Пандоры? что, кроме сердца человеческого. Из него все бедствия вышли с страстями и на дне его также не гаснет искра надежды.

Il y a dans le monde une chose qui n’est pas la flatterie, mais qui lui ressemble: c'est la politesse.[147]

Pour comprendre l’amour je suis obligé de faire des éfforts de memoire et pour croire encore а l’amitié, il faut au contraire beaucoup oublier.[148]

Одна умная женщина, – не прибавить ли: старуха, говорила: Бог дал нам две способности, равно драгоценные для нашего слабого сердца: вспоминать и забывать.