Собрание сочинений. Том I

В квартире ректора митрополита приветствовала корпорация и был предложен обед, в котором приняли участие различные почетные лица, в том числе известный церковный публицист, государственный контролер Т. И. Филиппов, великий знаток греческого и славянского языков, начавший свою застольную речь приблизительно такими словами: «Брашна и пития аще не поставляют нас пред Богом, обаче, с благодарением приемлемая, ко христианскому человек содружеству ходатайственна бывает».

Через несколько дней я присутствовал на братской (в полном смысле этого слова) трапезе в честь владыки в доме его доброго хозяина В. К. Саблера. Здесь по сербскому обычаю все, гости, числом около 12 человек или более, по очереди произносили здравицы в честь виновника торжества. Говорил хозяин, говорил инспектор академии архимандрит Антоний, затем авторитетные столичные протоиереи: Яхонтов, Полисадов, кажется, профессор Пальмов, Троицкий и, разумеется, пишущий эти строки. Все прославляли исповеднический подвиг владыки, выражали свое негодование на неблагодарного короля Милана и свою надежду сопровождать митрополита на родину вслед за его торжествующей колесницей. Говорили и о том, что его подвиг явится манящим светочем для русской иерархии в защиту святой веры и церкви, вспоминали слова Филиппа, призывавшего Нафанаила к последованию за явившимся Мессиею простыми словами: «Прииди и виждь» (см. Ин. 1,46).

Митрополит недолго пожил в Петрограде. Дольше он гостил в Москве, а затем в Киеве и под Киевом в монастыре Феофании, приписном к богатой Михайловской обители. Когда он появился на церковных торжествах в столичных соборах среди прочих иерархов, то в алтарь нарочно входили различные сановные лица, военные и штатские и, подходя к нему, становились на колени для принятия благословения.

Затем я видался с митрополитом Михаилом в Киеве, на пути к новому месту своего назначения в Холм Люблинский, куда я был переведен после года академической службы на должность преподавателя семинарии; торжественный прием, устроенный владыке Михаилу, не сошел мне даром: с самого праздника Введения пришлось переживать служебные неприятности, во избежание которых я к концу учебного года просил освободить меня от занимаемой должности в академии, хотя и был естественным кандидатом на философскую кафедру в ней согласно моей специальности.

Грустный подъезжал я к Киеву, но там меня ждали многие радости, сменяемые одна другою. Прежде всего меня поразил до степени глубокого восторга величественный вид этого священного города, внезапно открывшегося перед моими глазами на станции Бровары. Еще более я был обрадован, увидев на вокзале ожидавшего меня старшего друга, иеромонаха Михаила (Грибановского), который тут же мне объявил, что, согласно настойчивому совету оптинского старца Амвросия, он раздумал покидать учебную службу и решил остаться в Академии, где преподавал Основное Богословие. Не буду отвлекаться на описание этой светлой личности, а только скажу, что он послужил оригиналом для чеховского типа «Архиерей». Через двенадцать лет после нашего свидания в Киеве я закрыл ему глаза в Симферополе, где он окончил свой краткий век в сане местного епископа. Вечер же этого дня мы провели в радостной дружеской беседе в семинарской келье молодого преподавателя иеромонаха Питирима, отличавшегося замечательной красотой лица и нежностью сердца, а через день участвовали в служении маститого митрополита Платона на дальних пещерах Лавры, где совершается память всех преподобных дальнопечерских 28 августа.

После литургии мы обедали у начальника пещер, в котором участвовали, кроме митрополита, викарные епископы, наместник и старшая братия Лавры; все они нас ласкали добрыми словами: и митрополит, и высоко ученый ректор Сильвестр, уже слепнувший старец, и особенно чтимый всеми наместник Ювеналий, впоследствии архиепископ виленский. Под влиянием таких непривычных нам ласк, мы совсем забыли свою печаль, но она окончательно сменилась восторженною радостью, когда вдруг в трапезную келью вошел митрополит Михаил, о присутствии которого в Киеве я не был осведомлен. Он взял нас с отцом Михаилом за руки, и, усадив около окна, сел между нами, и, ласково гладя нас по голове и плечам, ободрял на бесстрашное служение церкви.