Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

Между тем, рачение его о должности своей, чистосердечие, на челе его начертанное, и скорбь, сокрытая и удержанная, поражающая паче сердце человеческое, начинают преклоняти к сожалению о нем Бутофиса; и скоро представился случай, в коем сие его чувствие стало еще явнее.

Между всеми рабами Итобал преклонил к себе внимание Иосифово: он был с ним единолетен, рожденный такожде в высшем состоянии, был он прежде воин, и в битве, где храбрость его была явленна, взят он в плен и заключен в неволю. Гордость благородныя души, приобретенная им в сражениях за отечество, производила в нем ко бремени сему жесточайшую ненависть. В единый день за малую вину Бутофис хощет его в темницу заключит: уже мощные руки его обременяются оковами; трепещет он от уничижения, и из очей его слезы ярости лиются; множество рабов, несмысленнее того стада, которое зрит единого из своих на заклание влекома, на зрелище сие взирали равнодушно. Иосиф, одолевая страх, вселяемый в него Бутофисом, повергается к ногам его и подъемлет к нему и руки и лицо свое, омоченное слезами: никогда сожаление не являлось под видом толь любезным. Бутофис, прежде удивленный, не может сопротивляться долго сему кроткому молению: по малом колебании ярость его стала укрощенна, и слезы Иосифовы смягчают его лютость. Все рабы объемлемы стали удивлением, а Итобал, от оков освобожденный, обращает к своему избавителю благодарные взоры и в восхищении его объемлет.

С того часа не может он жити с ним в разлучении. Часто смущаяся печалию, в коей младый невольнпк погружен быти казался, разрушал он его уединение и, видя текущие его слезы, взирал на него с нежным сожалением и простирал к нему слово свое. Глас дружества приносит некую отраду душе, не чувствующей ни единыя прелести природы; в прежесточайшем своем бедствии Иосиф тяжкосерд не был и не возмог от сообщества людей бежати навеки. Является он среди пастырей: прелестная гласа его сладость дикий слух их удивляет и пленяет; естественное красноречие из добродетельного и чувствительного сердца его проистекает, подобно чистому источнику, который, с приятным шумом вниз сбегая, легким наклонением цветы зеленого луга орошает.

Во единый день, когда солнце, достигнув до средины лазуревого свода, испускало пламенные лучи свои наисильнейшим образом, вся природа казалась от толикого огня быти разрушенна; зефиры едва на неподвижных листвиях дышать уже могли, древа расширяли слабо свои ветвия, и птицы, имеющие их своим приятным жилищем, укрываясь под густейшие их листвия, прекратили свист и пение свое: слышен был единый шум потоков, возмущенных стадами, утоляющими в них свою жажду. Невольники, став в сообществе с Иосифом чувствительнейшими, стонали от бедственного своего состояния и, устремя очи свои на спокойные стада, завидовали тайно их судьбине; Иосиф погружен был в глубокое уныние. Итобал, прервав наконец молчание: «Что пользы нам в стенании? — рек им. — Мы сами творим плен наш вечным. Или создан человек быти рабом человеку и пресмыкатися у ног сего бренного властолюбца? О други! свобода наша в мышцах наших; когда я за отечество сражался, то могу равно сразиться и за спасение наше от рабского ига; помогите токмо бодрости духа моего. Или еще какая есть опасность, вас остановляющая? Или страшитесь вы неусыпности Бутофисовой? Да будет он наша первая жертва; я первым ударом его хощу поразити, хощу имети славу свободити вас от рабства».