Во едино утро, когда свежею росою стада напоялись, отводит он от них Иосифа, и оба они приемлют место на верху единого холма. По некоем молчании Итобал обращает к нему слово свое. «Надлежит мне отверсти мое сердце пред тобою, — рек он. — С того времени, как познал я прелести добродетели, все для меня переменилось. Творение природы, на кое прежде взирал я равнодушно, рождает во мне ныне множество таких чувствований, от коих я всегда с прискорбностию отвлечен бываю. Открыться ль мне тебе в моем дерзновении? Терзаем будучи печалию твоею, пошел я единожды за тобою в твое уединение. Едва вступил я в рощу, уже стенания твои стали терзати мое сердце, и скоро потом произнес ты молитву, коея воспоминание поднесь в умиленной душе моей пребывает. Возлюбленный Иосиф, все слова твои меня пленяют, но ты в сию минуту возмутил дух мой паче прежнего: казалось мне, что ты возобновляешь во мне то живое действие, которое производил во мне прекрасный вид творения природы. Какое то чувствие? Вещай мне. Какое то существо, на кое возвергал ты печаль свою и которое воздыхания твои утишало постепенно?»
Сие вещая, взирал он тщательно и робко на Иосифа, который, обратив на него веселый взор свой, возопил: «Блаженно дерзновение твое, возлюбленный мой друг! Естество вещало сердцу твоему: к чему потребен тебе другой еще наставник? Воззри на сие зрелище: не внемлешь ли ты со всех стран священные тебе поучения, и должно ль с сим языком соединити глас свой смертному? Увы! сии прежде прельщающие меня виды не приносят боле никакого душе моей удовольствия; но горе мне было бы тогда, если б не зрел я в них начертанную величайшую и паче всего утешительную истину!» В то же время указует он ему великолепное явление, взору их предлежащее. Пламенный круг солнца восходил с величеством на горизонт, когда бесчисленные звезды, царствовавшие с толиким сиянием во время нощи, бледнели постепенно, и, готовые угаснуть, казалися они идущими вспять и сокрывающимися в неизмеримом небес пространстве. Все естество как бы от глубокого сна восставало; казалось, что в ту самую минуту одела поля свежая зелень. Человек разделял с небесами невидимое приношение, исходящее из земли оживотворенной: быстрые лучи дневного светила увенчевали верхи гор высоких, играли по росе, блестящей на лугах, и, проницая во ужас лесов темных, в сие последнее убежище нощи, возбуждали тамо согласное пение. Раздающийся по долинам рев пасомого стада умножал приятность и прелости лесного пения.
Два младые невольника озирали в молчании сии прельщающие виды. Иосиф отвращал иногда от них очи свои и, обращая на своего друга, наслаждался теми чувствованиями, в кои он погруженным быти казался. Когда Итобал рассматривал величественное течение большого светила, тогда мысль о боге, как солнце в сей вселенной, исходит пред очами его из глубокий нощи. «Конечно, — возопил он с восхищением и не отвращая взора своего от зрелища природы, — конечно, новый свет меня просвещает... Сильнейший глас вещает яснее сердцу моему... Есть существо, сотворившее солнце сие, определившее течение сих звезд, излившее на землю все ее сокровища и поставившее на ней самого меня... Сей бог, призываемый моим другом... Вся природа кажется в сию минуту его славити; а я еще медлю воздати первое мое ему приношение!..» В то время он простирается на землю. Иосиф стремится в его объятия. «Друг возлюбленный! – возопил он. – От начала моего пленения се первые мои слезы радости. Раб себе подобным, ты был еще рабом животных, тобою обожаемых; ныне гнусное отвергнув бремя, ты стал паче добродетельного дружества достоин».
Тогда взял он его за руку и повел в свое уединение. Тамо, показав ему сень свою: «Здесь, - вещает он, - мое дражайшее жилище в сем бедном пребывании; се алтарь, посвященный мною богу, познанному тобою ныне. Первый человек, исшедший из рук создателя, воздвигнул ему алтарь, сему подобный, и тамо, именем всея природы, воссылал он к нему простые и священные молитвы; иногда слышен ему был и самый глас превечного; сие служение единыя с миром древности, и коему толико стояти подобало, колико камни и горы на земле стояти будут, скоро разрушенно стало злодеяниями, умножившимися с родом человеческим. Прародитель мой возобновил оне, и я, последуя стопам отцов моих, обожаю в сих местах господа мира». Рек он, и восхищенный благоговением Итобал пред алтарем простирается и тамо обновляет моления свои существу всевышнему.