Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

— Ваши цели, — сказал он, обращаясь к Слепову, — совершенно противоположны целям рабочих. Такие, как вы, не понимали социал-демократов, не понимаете их сейчас и не поймете никогда. Разделять ваши убеждения мы не можем, вреднее их ничего нет для рабочей массы.

— Да как вы смеете? — закричал Слепов.

— А вот так и смею.

— В его голосе Флегонт уловил железную нотку. «Ого! — подумал он. — Мягко стелет, да жестко спать».

— Так вот и смею, — сурово повторил Владимир Ильич. — Не нравится слушать правду — не неволим.

— Скатертью дорога! — Апостол готов был хоть сейчас дать пинка Слепову.

— Но-но, поосторожней! — ухмыляясь, сказал Слепов. — Что еще мне скажете? — Он уставился на нового руководителя кружка наглым, вызывающим взглядом.

Ленин, будто и не заметив вызова, сказал:

— Я не знаю вашего имени…

— Имя мое Леонтий-с, фамилия моя Слепов, а сам я рабочий — того не забывайте.

— Так вот, Слепов Леонтий: ваше желание все сделать по мирному сговору с буржуями ни к чему не приведет, ничего вы этим не добьетесь. Вы хотите для рабочего люда еды до отвала из корыта буржуазии, а мы хотим совсем иного.

— Больно уж вы грозны, как я посмотрю, — с обидой проворчал Слепов.

— Не неволим. Не неволим, — оборвал его Апостол.

— Прощайте. Подумаешь, интеллигенция! Я сам стишки пишу-с! — Слепов обидчиво скривил физиономию.

Апостол сделал знак Флегонту: выпроводи, мол, его поскорее.

— Вали, вали отсюда, — подталкивая Леонтия, сказал Флегонт. — До свидания, увидимся.

— Пожалеешь еще обо мне, Флегонт! — крикнул, уходя Слепов.

— Очень хорошо, — с облегчением проговорил Ленин, когда Слепов скрылся из виду. — Теперь мы можем потолковать по душам. Таких пускать в наше дело нельзя.

— Всех разгоним — с кем останемся? — спросил высокий хмурый рабочий. В голосе его было недоумение. — Вовсе обеднеет кружок.

— Не обеднеем, товарищ, не бойтесь, — горячо отозвался Владимир Ильич. — Пока действительно нас мало, очень мало. Но нас будет много. И всегда мы будем суровы и осмотрительны, всегда в нашей организации будут только настоящие люди, только такие, которые все свои помыслы и свои жизни отдадут рабочему делу.

Ленин старался излагать свои мысли как можно понятнее. Он был среди рабочих, он искал к ним дорогу — дорогу к их сердцам, к чувствам.

Он должен узнать, что хотели бы они сами услышать от него. Трудно заставить их выложить при первой же встрече все, что наболело у них, ох, трудно! Он может сплотить их только своим словом. Слово должно быть ясным и точным.

Ленин начал разговор. К удивлению всех, говорил он без тетрадки, к которой обычно прибегали все интеллигенты, руководители кружка. Речь его лилась свободно и звучала сильно, и уж одним этим он произвел большое впечатление на товарищей Флегонта.

Перед ними был совсем еще юноша, на первый взгляд ничем не примечательный. Но по мере того как он развивал свои мысли, по мере того как кипучесть его натуры и внутренняя убежденность все ярче проявлялись в его словах, — внимательнее и сосредоточеннее делались слушатели.

Флегонту казалось, что сначала он как бы схватил концы его пальцев, потом завладел ладонью, потом уже вся рука зажата в невидимые тиски, потом его вдохновенные слова захватывают тебя всего, и ты забываешь все на свете.

Сила ненависти и презрения к владыкам мира сего и страсть, которую Ленин вкладывал в свою речь, не мешали ему владеть собой. Он говорил уже более часа. Плавно и последовательно, все более сильными и резкими красками рисовал он картины угнетения перед теми, кто слушал его. Все им было понятно в его словах, и он уже владел их сердцами.

5

Таким был Ленин, когда его узнал Флегонт.

Нарисовано много его портретов. Много и написано о нем. Величайшие умы нашего века исследовали его жизнь, пытались вникнуть в суть его характера. Но даже люди, близко знавшие Ленина, не воссоздали его облика, а лишь отдельные черты. В молодости был у него друг — Глеб Кржижановский. Ему все известно о Ленине. Он знал его в молодости, и он хоронил его.

И даже он задавал себе вопрос: какая же самая характерная особенность была в Ленине?

«Если здоровый человек хочет есть, так уж хочет по-настоящему; хочет спать, так уж так, что не станет разбирать, придется ли ему спать в мягкой кровати или нет, и если возненавидит, так уже тоже по-настоящему!»

Это Ленин сказал как-то Кржижановскому.

И смотрел на него Глеб, на яркий румянец его щек, на блеск его темных глаз и думал: «Ты-то именно и есть образец такого здорового человека! Пусть ты еще не совсем отгранен, пусть еще недостаточно отточен, все это придет, ты еще так молод! Но уже вполне отчетливо обрисовывается в тебе, дорогой наш «Старик», тот тип человека-монолита, которому много суждено сделать, и я не боюсь думать об этом, но никогда не скажу этого тебе, потому что знаю, как ты ненавидишь всякие рассуждения о своей особе, фимиам и прочее, хотя то, что я думаю, думают все «старики», и это сама правда. Придет время, и все убедятся, что это действительно правда!»