Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 3. Князь Велизарий.

— Модест, наш щедрый хозяин, вы живете в давно умершем мире, который заперт в книжном шкафу. Вы не имеете никакого понятия о природе современного ведения войны. Во все времена это искусство совершенствовалось. В настоящее время мы, готы, вывели идеальную модель сражения.[31] Я не собираюсь принижать успехи римлян, ваших предков, которых они достигали в прежние времена. С этим не стоит спорить. Абсолютно ясно, что будучи неважными всадниками, они смогли компенсировать это силой и выносливостью ног. Но также ясно, что они выигрывали сражения, несмотря на недоверие к лошадям. Если бы они были хорошими всадниками и применяли смелость и здравый смысл в отношении кавалерии, то смогли бы покорить не только западный мир, но и Индию, Бактрию и даже, как мне кажется, Китай, до которого придется путешествовать по суху целый год. Но они продолжали надеяться на пехоту, и им пришлось сражаться против другого смелого народа, обладавшего хорошей кавалерией. Эти люди подчинялись вождям, это были готы, мой народ. И тут наступил конец римским легионам. Фракийские равнины, достопочтенный Модест, видели более суровые зрелища, чем пьяных женщин и танцующие скалы. Симеон, Мило и вы, юноши, будущие солдаты, я ведь прав, не так ли?

Все признали, что он прав, а землевладелец Теудас, еще один гость Модеста, добавил:

— Бессас, ты прав, тогда произошла страшная битва и погибло сорок тысяч римских солдат вместе с их офицерами и погиб даже император Валент.[32] Все произошло в принадлежащих теперь мне полях, примерно, в восьми милях к северу от города. Тридцать акров пахотной земли напичканы человеческими черепами и костями, кусками кольчуг, головками стрел и копий, обломками щитов, золотыми и серебряными монетами. Мы их выкапываем каждую весну.

Модеста сразу покинула его уверенность. Великая битва при Адрианополе была историческим фактом и ужасной бедой, и он постоянно заставлял себя забыть о ней. Но ему не удавалось надолго заглушить память об этом. И вот сейчас она пробудилась здесь, у него за столом. Он умоляюще посмотрел на гостей, вздрогнул и заговорил обычным тоном:

— Нас предали. На левом фланге фракийская легкая кавалерия поддалась первой. Ведь мы к тому времени почти выиграли сражение. Наши легионеры пробивались через баррикады вражеских повозок, и через полчаса мы бы вытеснили основную их массу с поля боя, но неожиданно эскадроны тяжелой кавалерии готов вернулись из поездки по заготовке фуража, налетели на нашу легкую кавалерию и разметали ее во все стороны. Далее готы легко прорвались сквозь пешие отряды и прижали оставшихся в живых к нашим смелым легионерам, которым нелегко приходилось в сражении у баррикад. А кавалерия, которая должна была прикрывать наш правый фланг, поспешила ретироваться, и из-за баррикад появилась масса варваров. На нас нападали спереди, сзади и с флангов, мы оказались в клещах, как в крепком и неожиданном объятии разозленного горного медведя…

Бессас с ним согласился:

— Большинство легионеров было не в состоянии поднять руку, чтобы нанести удар. Они стояли плотно плечом друг к другу, как толпа на ипподроме. Некоторых масса людей подняла в воздух, и они не стояли на ногах. Кругом слышался треск ломающихся копий, потому что копейщики не могли их вытащить и поднять над покачивающейся толпой. Множество людей погибло, натолкнувшись на острие меча своего же товарища, стоявшего сзади. Весь день до темноты мои предки, врожденные всадники, храбрые воины, которые одинаково хорошо владели копьем и мечом, только убивали, убивали и убивали. Наши пехотинцы осыпали всех дождем стрел, а пыльные поля стали скользкими от пролитой на них крови.

Модест что-то бормотал, и огромная слеза медленно скатилась у него по щеке.

— Кавалерия нас предала. Вот и все! Легионы сражались до самого конца.

Мальтус спросил:

— Дорогой Модест, разве не то же самое случилось раньше, во время войны с Карфагеном? Разве тяжелая кавалерия Ганнибала при Каннах не разбила легкую римскую кавалерию, а союзническая кавалерия на флангах не разбежалась?[33] Тогда тоже все легионеры стояли плотно друг к другу, не могли сражаться, а потом их всех перебили. Римлянам следовало сделать вывод из этого урока. Кажется все согласны, что они не родились всадниками. Они также не были мореплавателями, какими были карфагеняне. Но когда они нашли выброшенное на мель судно, они стали строить суда, подобные ему, и даже учились плавать в своих заливах, и наконец сразились с вражеским флотом у берегов Сицилии и разбили его. Им следовало выращивать крупных лошадей, чтобы заменить ими небольших пони, а потом учиться скакать на них и тренировать отряды тяжелой кавалерии. И если возникла бы в этом необходимость, даже тренироваться под прикрытием стен Рима.

Бессас пожалел Модеста, который начал рыдать, и сказал: