Собрание сочинений в 5 томах. Том 5.

Бог вас вознаградит за вашу искренность и за вашу доброту. Беда пришла ко мне, и не одна, а все беды посыпались на мою голову; первое — тоска и безнадежность сжимают сердце, а второе — болею с того дня, как привезли меня в этот край; ревматизм, цынгу перенес, слава богу, а теперь зубы и глаза так болят, что не знаю, куда деться. И не странно ли, скажете: после того, как принесли ваше письмо, мне настолько легче стало, что на третий день смог написать это письмо вам. Простите только, что коротенькое, во-первых, боюсь глаза натрудить, во-вторых, сказать правду, и бумаги нехватка и купить негде, понятно — степь. Посылая обещанное, пришлите, будьте добры, и бумаги почтовой и бристольской, ежели найдете в Одессе. Простите, бога ради, что я так привередничаю. За деньги спасибо вам, единый мой друже, у меня еще осталось немного, а как будет у меня все снаряжение живописца, может, и заработаю, а ежели пошлют весною в степь, в Раим¹, есть такой слух, тогда уж буду просить и, может, бог даст, тут останусь. Еще, не найдете ли в Одессе сочинений Лермонтова и Кольцова, пришлите поэзии святой ради. А если будете писать, пишите на мое имя прямо в крепость Орскую, потому что я второе письмо ваше получил уже из третьих рук, хотя и из хороших рук, а все-таки из третьих.

Прочел я вторично уже о скорби вашей, о вашей Лизе,— что поделаешь, коли этого бог хочет. Давид хорошо сказал: кто возглаголет силы господни; слышаны сотворит вся хвалы его; конечно, нельзя и без того, чтобы иногда и слезам не дать воли, ведь кто не скорбит, не плачет, тот никогда и не радуется. Ну его — такого! Будем плакать и радоваться, и за все это хвалить милосердного бога.

1 февраля. Как раз на этом слове открылась дверь и почтальон подал мне третье письмо ваше, написанное 7 января. Не знаю, обрадовался бы я отцу или матери так, как вашему искреннему слову. Да воздаст вам господь и дому вашему, что посетили есте новольника и тяжкую его скорбь развлекли. Будете писать Варваре Николаевне, от меня ей низенько поклонитесь и напишите, чтоб хоть одно слово написала, только не в Орен-

¹ На Аральском море крепость. (Прим. Шевченко.)

бург, а прямо в крепость Орскую. Если есть у вас «Свяченая вода», перепишите и пришлите, потому что та, которую вы мне передали, утрачена. А если Татьяне Ивановне будете писать, так ей и Федору Иваненку от меня хорошенько поклонитесь. Никому на свете я теперь так не завидую, как художникам и Глафире Ивановне, а может, уже она оставила, упаси боже, живопись!

Бога для, пришлите все нужное художнику и бумаги.— Что у вас делается в Седневе? Что поделывает Илья Иванович, поклонитесь ему от меня,— за Надежду Дмитриевну и вас и весь дом ваш молюся господу милосердному и умоляю его, чтобы вы не забыли

Т. Шевченка.

35. А. И. ЛИЗОГУБУ*

7-го марта 1848. крепость Орская.

Не знаю, обрадовался ли бы так малый ненакормленный ребенок, увидев мать свою, как я вчера, получив подарок твой искренний, мой единый друже, так обрадовался, что еще и до сих пор не успокоюсь, целехонькую ночь не спал, рассматривал, смотрел, разглядывал со всех сторон по три раза, целуя каждую красочку. И как ее не целовать, не видев год целый. Боже мой! Боже мой! Какой тяжелый и длинный год! Но ничего. Бог помог, прошел-таки. Я, взяв в руки сундучок, глянул и словно перелетел в мастерскую, в Седнев. Помните ли, как вы мне ее в прошлом году показывали недостроенную? Еще и советовались со мною, как бы ее пооригинальней устроить; думал ли я, что через год этот самый сундучок развеселит меня, точно мать ребенка, в трудный для меня час! Благий и дивный еси, господи!

Сегодня воскресенье, на муштру — не поведут. Целехонький день буду смотреть на твой подарок искренний, мой единый друже, смотреть и молиться, чтобы бог послал на долгие дни тебе такую же радость, как послал мне через тебя. Пересчитал, пересмотрел все, все до крошечки цело. И Шекспир, и бумага, и краски, и перочинный ножик, и карандаш, и кисти — все целехонько. Не траться на альбом, друже мой! Будет с меня и этого покамест.

Недавно из Яготина пришло письмо мне. Спасибо ей, доброй Варваре Николаевне, которая не забывает меня, хочет, если сама достанет, прислать мне книг. Ежели пришлет, тогда я и тяжелого похода, и Аральского моря, и безлюдной степи киргизской не испугаюсь.

Одна лишь печаль грызет мое сердце — загонят в степь, так не придется ни от кого письма получить, ни самому послать, ведь туда почта не доходит, вот мое горенько! А может, доведется год-два наблюдать никудышное это море.

Не будем тоской томиться, а будем молиться,— еще эта напасть далеко, а всякая напасть издалека страшнее, как говорят умные люди. Этот и апрель месяц я еще буду в Орской крепости; напишите мне хоть строчечку,— ведь только бог святой знает, как я радуюсь, когда дойдет до меня хотя бы одно ваше слово с моей бедной родины!