Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

На всякий случай я просидел в гостинице до вечера, но она не пришла, и так было лучше. Я вспомнил, что нашим любовным свиданиям дважды помешали мертвецы — сначала Марсель, потом бывший министр. Теперь это был доктор Мажио, пополнивший ряды достойнейших и твердых духом, они все трое служили укором нашей фривольности. Вечером я обедал со Смитами и мистером Фернандесом. Миссис Смит успела настолько овладеть испанским, что выступала в роли моего толмача, но мистер Фернандес и сам кое-как изъяснялся. Было решено, что я войду в дело Фернандеса в качестве его младшего компаньона. Мне поручались убитые горем французы и англосаксы; кроме того, нам обоим была обещана доля участия в вегетарианском центре мистера Смита, когда его создадут. Мистер Смит считал, что этого требует справедливость, ибо развитие вегетарианства в стране может самым нежелательным образом сказаться на делах нашего предприятия. Я допускаю, что в конце концов ему удалось бы основать здесь вегетарианский центр, если б несколько месяцев спустя Санто-Доминго, в свою очередь, не испытало на себе, что такое насилие — насилие, вследствие которого мы с мистером Фернандесом достигли относительного просперити, хотя, как водится в таких случаях, покойники поступали главным образом в его ведение. Цветных убивать проще, чем англосаксов.

Вернувшись в тот вечер к себе в номер, я нашел на подушке письмо — письмо от мертвеца. Мне так и не удалось дознаться, кто принес его. Портье ничего не мог сказать по этому поводу. Письмо было без подписи, но в том, что это рука доктора Мажио, сомневаться не приходилось.

«Дорогой друг, — читал я. — Пишу Вам потому, что я любил Вашу матушку и в эти последние часы мне хочется поговорить с ее сыном. Время у меня ограничено: каждую минуту я жду того самого стука в дверь. Позвонить они не смогут, ибо электрический ток, по обыкновению, выключен. К нам вот-вот приедет американский посол, и Барон Суббота, безусловно, захочет отметить это событие по-своему. И ведь так повсюду, во всем мире. Всегда можно отыскать нескольких коммунистов, подобно тому как отыскивали евреев и католиков. Героический защитник Формозы генерал Чан Кайши ^{80} сжигал нас, если помните, в паровозных топках. Одному Богу известно, на какие исследования в области медицины я понадоблюсь Папе Доку. Прошу Вас только об одном: не забывайте ce si gros nègre [61]. Вы помните тот вечер, когда миссис Смит обвинила меня в приверженности марксизму? «Обвинила» слишком сильно сказано. Она добрая женщина и ненавидит всякую несправедливость. Но за последнее время я невзлюбил слово «марксизм». Слишком часто им пользуются только для обозначения определенной экономической системы. Я, разумеется, всячески за эту экономическую систему — в известных обстоятельствах и в известное время. Здесь — на Гаити, на Кубе, во Вьетнаме, в Индии. Но Коммунизм, друг мой, это нечто большее, чем Марксизм, так же как Католицизм — нечто большее, чем Римская Курия, — не забывайте, ведь по рождению я католик. В мире помимо politique существует и mystique [62]. Мы гуманисты, мы с Вами. Вы, пожалуй, станете отрицать это, но Вы — сын своей матери, и Вы уже совершили опасное путешествие, то самое, которое в конце концов и предстоит каждому из нас. Католики и коммунисты повинны в тяжких преступлениях, но они, по крайней мере, не стояли в стороне, подобно приверженцам социального статус-кво, не оставались равнодушными. Пусть руки у меня будут омыты кровью, а не водой, как у Пилата ^{81}. Я знаю Вас, и очень Вас люблю, и пишу письмо, обдумывая каждое слово, так как это, вероятно, моя последняя возможность поговорить с Вами. Вряд ли оно дойдет по адресу, хотя я отдаю его, как мне думается, в верные руки, но можно ли полагаться на это, живя в нашем безумном мире. Тут я касаюсь не только бедного моего захолустного Гаити. Я заклинаю Вас — стук в дверь, возможно, и не даст мне кончить эту фразу, так что примите ее как последний завет умирающего, — послушайте меня: если Вы отказались от какой-то одной веры, не отказывайтесь от веры вообще. Той, что мы теряем, всегда найдется замена. А может быть, вера всегда одна, только под другой маской?»

Мне вспомнились слова Марты: «Prêtre manqué». Как странно, что люди видят тебя совсем другим! Сопричастность моя осталась далеко позади в коллеже Приснодевы — я был уверен в этом. Я отделался от нее, как от той рулетной фишки, которую бросил в мешочек для подаяний. Я знал, что не способен не только любить (этим многие страдают), но даже чувствовать свою вину. В моем мире не было ни вершин, ни бездн. Я будто шел все прямо и прямо по нескончаемой, плоской равнине. Когда-то я мог избрать другой путь, но теперь менять направление было поздно. Отцы Приснодевы внушали мне, мальчику, что доказательством веры служит готовность человека умереть за нее. Так думал и доктор Мажио, но за какую веру умер Джонс?

Удивительно ли, что после этих раздумий Джонс приснился мне той ночью. Он лежал рядом со мной в плоской низине, среди голых камней, и он говорил: