Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

— Пожалуй, надо взять обе машины, на случай если… Я могу сказать, что приехала по просьбе мужа. С приглашением. Или что-нибудь в этом роде. Ты поезжай вперед. Даю тебе пять минут форы.

Я ждал, что вечер у нас пройдет в пререканиях, и вдруг дверь, которую мне до сих пор не удавалось отворить, сама собой распахнулась настежь. Я ступил за порог и ничего, кроме разочарования, там не нашел. Напрашивалась мысль: она сообразительнее меня. Опытна в этих делах.

Подъехав к отелю, я удивился: Смиты все еще бодрствовали. Я услышал звон ложечек, звяканье консервных банок и время от времени легким пунктиром — мягкие звуки голосов. Смиты заняли веранду для вечернего вкушения пивных дрожжей и дрожжелина. У меня иной раз мелькала мысль: любопытно, о чем они говорят, когда остаются наедине? Воскрешают в памяти минувшие битвы? Я вылез из машины и, прежде чем подняться на веранду, постоял несколько минут, прислушиваясь. До меня донесся голос мистера Смита:

— Ты уже две ложки положила, голубчик.

— Да нет! Быть того не может.

— А ты попробуй, тогда сама убедишься.

Наступило молчание, и я понял, что он был прав.

— Я часто думаю, — сказал мистер Смит, — что сталось с тем беднягой, который спал в бассейне. В первый наш вечер здесь. Помнишь, голубчик?

— Еще бы не помнить. И напрасно я тогда не сошла вниз, — сказала миссис Смит. — На следующий день я спросила о нем Жозефа, но, по-моему, он мне наврал.

— Не наврал, голубчик. Просто не понял.

Я поднялся по ступенькам, и Смиты поздоровались со мной.

— Вы еще не спите? — довольно глупо спросил я.

— Мистер Смит засиделся за письмами.

Я соображал, как бы мне спровадить их с веранды до приезда Марты. Я сказал:

— Вам надо лечь пораньше. Завтра министр повезет нас в Дювальевиль. Выедем с самого утра.

— Ничего, — сказал мистер Смит. — Моя жена останется дома. Я не хочу, чтобы она тряслась по здешним дорогам в такую жару.

— Если ты способен это вытерпеть, я тоже готова.

— Мне надо, голубчик. А тебе нет необходимости. Лучше подзаймись по учебнику Гюго.

— Но вам тоже не мешает выспаться, — сказал я.

— Я сплю мало, мистер Браун. Помнишь, голубчик, нашу вторую ночь в Нэшвилле?

Как часто они возвращались к этому Нэшвиллу в своих общих воспоминаниях! Может, потому, что там разыгралась самая славная их битва.

— А знаете, кого я видел сегодня в городе? — спросил меня мистер Смит.

— Да?

— Мистера Джонса. Он выходил из дворца с каким-то очень толстым человеком в военной форме. Охрана взяла «на караул». Я, конечно, не думаю, что такой почет оказали именно мистеру Джонсу.

— Его дела как будто неплохи, — сказал я. — Из тюрьмы да прямо во дворец. Это, пожалуй, почище, чем из бревенчатой хижины в Белый дом.

— У меня всегда было такое чувство, что мистер Джонс личность незаурядная. Я буду рад, если он преуспеет здесь.

— Лишь бы не за чей-то счет.

Даже намека на критику оказалось достаточно, чтобы выражение лица у мистера Смита стало замкнутое (он начал нервно помешивать ложечкой свой дрожжелин), и я чуть не поддался искушению рассказать ему о телеграмме, полученной капитаном «Медеи». Не следует ли все-таки считать недостатком в человеке страстную веру в непогрешимость всего сущего?

Меня выручил шум подъехавшей машины, и спустя минуту на веранде появилась Марта.

— A-а! Прелестная миссис Пинеда! — с облегчением воскликнул мистер Смит. Он встал и засуетился, приглашая ее к столу.

Марта бросила на меня отчаянный взгляд и сказала:

— Уже поздно. Я не могу задерживаться. Муж просил меня передать… — Она вынула из сумочки конверт и сунула его мне в руку.

— Выпейте хотя бы виски, пока вы здесь, — сказал я.

— Нет, нет. Я правда спешу домой.

Миссис Смит проговорила несколько сухо, но, может, это мне только показалось:

— Не уезжайте, миссис Пинеда, если это из-за нас. Мы уходим спать. Пойдем, голубчик.

— Нет, мне все равно пора. Ведь у меня сын болен свинкой. — Она слишком много объясняла.

— Свинкой? — повторила миссис Смит. — Как это грустно, миссис Пинеда! Тогда понятно, почему вы так торопитесь домой.

— Я провожу вас до машины, — сказал я и увел ее. Мы доехали до поворота на шоссе и там остановились.

— Что-нибудь не так? — спросила Марта.

— Вряд ли стоило давать мне конверт, адресованный тебе моим почерком.

— Я растерялась. У меня в сумке другого не было. Она не видела.

— Она все видит! Не то что ее муж.

— Ну, прости. Как же теперь быть?

— Подождем, пока они улягутся.

— А потом, крадучись, мимо их номера, и вдруг дверь откроется, и миссис Смит…

— Они на другом этаже.

— Тогда наверняка столкнемся с ней на лестнице. Нет, не могу.

— Еще одна встреча испорчена, — сказал я.

— Милый, в тот вечер, когда ты вернулся… там, около бассейна… мне так хотелось…

— Они все в том же номере Джона Барримора, окнами на бассейн.

— Можно спрятаться под деревьями. И фонари уже не горят. Совсем темно. В темноте даже миссис Смит ничего не увидит.

Трудно было бы объяснить ей, почему я чувствовал внутреннее сопротивление, и, чтобы хоть как-то оправдаться, я сказал:

— Москиты…

— Ну и черт с ними, с москитами.