Он стряхнул с себя охранительную длань министра социального благосостояния и кинулся назад. Он вынул из кармана пачку долларовых бумажек и протянул их нищему. Калека в страхе уставился на него, не веря своим глазам. Наш шофер ринулся к ним, но я загородил ему дорогу. Нагнувшись, мистер Смит вложил деньги калеке в руки. Раскачиваясь с неимоверным усилием, тот заспешил назад к арене: наверно, к вырытой где-нибудь яме, куда можно было спрятать деньги… Лицо шофера перекосила гримаса ярости и возмущения, точно его ограбили. По-моему, он хотел выхватить револьвер из кобуры (рука потянулась к поясу) и прикончить на месте хотя бы одного художника, но мистер Смит повернул назад и очутился как раз на линии огня.
— Выгодно продал, — с довольной улыбкой сказал он.
Мировой судья, поднявшись со стула, наблюдал за этой торговой сделкой от своего домика позади спортивной площадки — роста он оказался громадного. Он заслонил глаза ладонью от слепящего солнца, чтобы ничего не упустить. Мы расселись в машине по местам. Наступило молчание. Потом министр сказал:
— А теперь куда вы хотите поехать?
— Домой, — коротко ответил мистер Смит.
— Может, показать вам место, которое мы выбрали для коллежа?
— Нет, я достаточно всего видел, — сказал мистер Смит. — Если вы не возражаете, я поеду домой.
Я оглянулся. Длинноногий мировой судья размашистыми прыжками мчался через спортивную площадку, а калека что есть сил одолевал расстояние, которое отделяло его от арены; он напомнил мне краба, улепетывающего к своей норке в песке. До арены оставалось каких-нибудь двадцать ярдов, но где ему было! Когда минутой позже я оглянулся еще раз, туча пыли, поднятая нашей машиной, скрыла от меня Дювальевиль. Я ничего не сказал мистеру Смиту, так как он улыбался счастливой улыбкой, радуясь совершенному благодеянию; он, вероятно, уже предвкушал, как будет рассказывать миссис Смит об этом случае и как этот случай даст ей возможность порадоваться вместе с ним.
Когда мы проехали несколько миль, министр сказал:
— Туристский блок находится, конечно, в ведении министра общественных работ, и с министром по туризму тоже надо будет согласовать, но он мой личный друг. Если б вы пожелали договориться обо всем этом со мной, я бы сам позаботился, чтобы они оба тоже остались довольны.
— Довольны? — переспросил мистер Смит. Он был не так уж наивен, и хотя нищие в почтамте не произвели на него впечатления, Дювальевиль, как мне кажется, открыл ему глаза на многое.
— Я хочу сказать, — министр взял коробку сигар, лежавшую позади, — что вам вряд ли захочется принимать участие в нескончаемых переговорах по этому вопросу. А ваши соображения я мог бы сам изложить моим коллегам. Возьмите парочку сигар, профессор.
— Благодарю вас. Я не курю. — Шофер был курящий. Увидев в зеркальце, что происходит сзади, он откинулся на спинку сиденья и извлек из коробки две сигары. Одну закурил, а другую сунул в карман рубашки.
— Мои соображения? — сказал мистер Смит. — Если хотите их знать — извольте, вот они. По-моему, ваш Дювальевиль не совсем то, что понимаешь под словами «центр прогресса». Уж очень он у вас на отшибе.
— Вы предпочли бы строиться в самой столице?
— Мне придется пересмотреть свой проект, — ответил мистер Смит, и это было сказано с такой бесповоротной решимостью, что даже министр не нашел, чем нарушить наступившее неловкое молчание.
И все-таки мистер Смит не хотел сдаваться. Может быть, когда он вместе с женой переживал заново события того дня, помощь, оказанная калеке, снова утвердила в нем надежду — надежду на то, что ему удастся что-то сделать для рода человеческого. А может быть, это миссис Смит укрепила в нем веру, поборов его сомнения (задатков истинного борца в ней было больше, чем в нем). Он уже начал пересматривать свои суровые оценки, когда мы подъезжали к «Трианону», просидев в машине час с лишним в мрачном молчании. Ему не давала покоя мысль, что его можно упрекнуть в несправедливости. Он простился с министром социального благосостояния со сдержанной учтивостью и поблагодарил его за «очень интересную экскурсию», но, поднимаясь на веранду, вдруг задержал шаги и повернулся ко мне:
— Помните, как он выразился? «Они будут довольны». Я, вероятно, неправильно истолковал эти слова. Он меня возмутил, но ведь английский для него не родной язык. Он, видимо, вовсе не то имел в виду…
— То самое, можете не сомневаться, только получилось это у него уж очень откровенно.
— Должен вам сказать, что Дювальевиль произвел на меня не очень благоприятное впечатление, но даже Бразилиа и то не совсем… а ведь у них и техника и специалисты… Такие стремления сами по себе похвальны, даже если их не удается осуществить.
— По-моему, здесь еще не совсем созрели для вегетарианства.
— Мне тоже это приходило в голову, но, может быть…
— Может быть, сначала надо иметь побольше денег, чтобы как следует наесться мяса?
Он метнул на меня укоризненный взгляд и сказал:
— Поговорю обо всем с женой.