Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

— Правительство гарантирует определенную заработную плату. Мы наймем рабочих по более низким расценкам и в конце месяца дадим им расчет. На два месяца строительство приостановится, потом будут наняты новые рабочие. Гарантированная заработная плата за этот двухмесячный простой попадет, разумеется, нам в карманы — за вычетом того, что было потрачено на материалы, а комиссионные за них пойдут на ублаготворение министра общественных работ. Кажется, речь шла именно о министре общественных работ. Он изложил мне эту махинацию с гордостью и даже добавил, что в конце концов, может быть, и вегетарианский центр будет построен.

— По-моему, в этой махинации полно прорех.

— Я не дал ему вдаваться в подробности. Прорехи, наверно, латались бы по мере их появления из нашего куша.

Миссис Смит проговорила голосом, полным скорбной нежности:

— Мистер Смит ехал сюда, окрыленный такими надеждами.

— Ты тоже, голубчик.

— Век живи — век учись, — сказала миссис Смит. — Еще не все кончено.

— Наука больше идет впрок молодым. Извините меня, мистер Браун, за мой несколько мрачный тон, но нам не хотелось, чтобы вы неправильно истолковали наш отъезд из вашего отеля. Вы нас так хорошо приняли. Нам прекрасно жилось под вашим кровом.

— А я был рад оказать вам гостеприимство. Вы поедете на «Медее»? Она приходит завтра.

— Нет. Мы не будем ее ждать. Я оставил вам наш домашний адрес. Завтра мы улетаем в Санто-Доминго и задержимся там по меньшей мере на несколько дней — миссис Смит хочет посмотреть могилу Колумба. Следующим пароходом должна прийти кое-какая литература по вегетарианству. Если вы не откажете в любезности переадресовать…

— Мне очень жаль, что у вас так все сложилось. Но, знаете, мистер Смит, вряд ли тут можно было бы создать вегетарианский центр.

— Теперь я и сам это понимаю. Мы, вероятно, кажемся вам, мистер Браун, фигурами комическими.

— Не комическими, — совершенно искренне сказал я, — а полными героизма.

— Ну что вы! Мы совсем не из того теста. Извините меня, мистер Браун, но я пожелаю вам спокойной ночи. Уж очень я устал за сегодняшний день.

— В городе было очень жарко и чувствовалась большая влажность, — пояснила миссис Смит и снова так бережно коснулась его волос, точно это была какая-то драгоценность.

Глава третья

1

На следующий день я отвез Смитов в аэропорт. Крошки Пьера там не было видно, хотя отъезд Кандидата в президенты безусловно заслуживал заметки в его светской хронике, даже если б ему пришлось опустить в ней заключительную мрачную сцену, разыгравшуюся у почтамта. Мистер Смит попросил меня остановиться посреди площади, и я решил, что он хочет сфотографировать ее. Но мистер Смит вышел из машины, держа в руках сумочку жены, и к нему, бормоча что-то почти нечленораздельное, со всех сторон повалили нищие. Со ступенек почтамта к нам бросился полицейский. Мистер Смит открыл сумочку и стал разбрасывать деньги — доллары и гурды вперемешку.

— Что вы делаете? — сказал я.

Двое-трое нищих так пронзительно завопили, что меня мороз подрал по коже. Я увидел Гамита, который с удивлением взирал на происходящее, стоя в дверях своего магазина. В вечернем освещении лужи и разводы грязи казались красными, как латерит. Последние бумажки разлетелись по площади, и полицейские двинулись в наступление отвоевывать добычу. Люди с двумя ногами пинали одноногих, люди с двумя руками хватали безруких поперек туловища и валили их наземь. Второпях заталкивая мистера Смита в свой «хамбер», я увидел Джонса. Он сидел в машине с тонтоном за рулем, и вид у него был ошарашенный, встревоженный, может, впервые в жизни растерянный. Мистер Смит сказал:

— Ну, голубчик, надеюсь, они не растранжирят эти деньги, как я бы их растранжирил.

Я посадил Смитов на самолет, пообедал в одиночестве и поехал в «Креольскую виллу» — мне было любопытно повидать Джонса.

Его шофер сидел внизу у лестницы, развалившись на стуле. Он смерил меня подозрительным взглядом, но пропустил. На лестничной площадке второго этажа кто-то сердито крикнул: «La volonté du diable» [48]. И, сверкнув под люстрой золотым кольцом, мне навстречу со ступенек сбежал какой-то негр.

Джонс приветствовал меня, точно старого школьного товарища после долгих лет разлуки, причем несколько покровительственно, потому что с тех пор товарищи как бы поменялись местами.

— Входите, старина. Рад с вами повидаться. Я ждал вас вчера вечером. Простите за беспорядок. Вот сюда, в это кресло — в нем вам будет уютнее.

И действительно, кресло было тепленькое: еще не остыло от накала ярости того, кто только что сидел в нем. На столике лежали вразброс три колоды карт, воздух был синий от сигарного дыма, из опрокинутой пепельницы несколько окурков свалились на пол.

— Кто этот ваш приятель? — спросил я.

— Так, один из государственного казначейства. Не умеет человек проигрывать.

— Джин-рамми?