— Карательные меры. За налет на полицейский участок из тюрьмы взяли двух арестованных и должны были расстрелять их на кладбище.
— В темноте?
— Так впечатление будет сильнее. Поставят там юпитеры и телевизионную камеру. Велено привести всех школьников. Приказ Папы Дока.
— Тогда тебе лучше выждать, когда зрители разойдутся, — сказал я.
— Конечно. Только так это и касается нас с тобой. Мы ко всему этому не причастны.
— Да. Не очень-то хорошие получились бы повстанцы что из тебя, что из меня.
— А из Жозефа и подавно не получится. С его-то ногой.
— Или из Филипо без его заветного «брена». Может, он носит в нагрудном кармане томик Бодлера в защиту от пуль?
— Тогда не суди меня слишком строго, — сказала она, — за то, что я немка и немцы ничего не сделали.
Говоря это, она передвинула руку, и меня снова охватило желание, и я не стал допытываться, что значат ее слова. До того ли было, когда Луис крепко сидел в Южной Америке, Анхел отгадывал загадки, а Смиты нас не видели и не слышали. Я уже вкушал млеко ее грудей и мед ее лона и ступил на мгновение на землю обетованную, но дрожь надежды скоро стихла, и Марта снова заговорила, точно мысли ее ни на минуту не оставляли привычной колеи. Она сказала:
— Как это по-французски, когда люди выходят на улицу?
— Моя мать, кажется, выходила, разве только медаль Сопротивления преподнес ей в подарок ее возлюбленный.
— Мой отец вышел на улицу в тысяча девятьсот тридцатом году, но он стал военным преступником. Всякое действие опасно, правда?
— Да, мы усвоили это на их примере.
Пора было одеваться и идти вниз. Ступенька за ступенькой — и с каждой все ближе и ближе к Порт-о-Пренсу. Дверь в номер Смитов стояла открытой, и миссис Смит оглянулась на нас. Мистер Смит сидел, держа шляпу в руках, а ее рука лежала у него на затылке. В конце концов они ведь тоже были любовники.
— Ну вот, — сказал я, когда мы шли к машине. — Они нас увидели. Испугалась?
— Нет. Легче стало, — сказала Марта.
Я вернулся в отель, и миссис Смит окликнула меня из своего номера. Ну, подумал я, сейчас надо мной учинят суд за прелюбодеяние, как над тем — из Салема. Не пришлось бы Марте носить алую букву на груди. Я почему-то считал, что поскольку Смиты вегетарианцы, следовательно, они должны быть и пуританами. Но ведь любовные страсти допустимы, наличие кислот в организме тут ни при чем, а чувство ненависти как будто не свойственно ни ему, ни ей.
Я нехотя поднялся наверх и застал их в той же позе. Миссис Смит сказала с неожиданной заносчивостью, точно она прочла мои мысли и вознегодовала на меня:
— Очень жаль, что мне не удалось поздороваться с миссис Пинеда.
Я ответил без всяких обиняков:
— Она торопилась домой, к сыну. — И миссис Смит даже бровью не повела. Она сказала:
— Мне хотелось бы познакомиться с этой женщиной поближе.
Откуда я взял, будто она способна проявлять милосердие только к людям цветной расы? Я, наверно, только потому и вычитал несколько дней назад неодобрение у нее на лице, что чувствовал за собой вину. А может, она из той категории женщин, которые, единожды попестовав страждущего, готовы все ему простить? Отпущение грехов, вероятно, следовало приписать листерину. Она отняла руку от затылка мужа и погладила его по голове.
Я сказал:
— Ну что ж, это успеется. Миссис Пинеда еще будет здесь.
— Мы завтра уезжаем домой, — сказала она. — Мистер Смит в отчаянии…
— От неудачи с вегетарианским центром?
— От всего, что тут творится.
Он посмотрел на меня, и в его старчески светлых глазах стояли слезы. Как могла прийти в голову такому человеку нелепая фантазия заняться политикой? Он сказал:
— Вы слышали выстрелы?
— Да.
— Мы видели, как туда вели детей из школ. — Он сказал: — Мог ли я подумать… когда мы с женой участвовали в рейсе свободы…
— Нельзя ополчаться на цвет кожи, голубчик, — сказала миссис Смит.
— Я знаю. Знаю.
— А что произошло у министра?
— Прием не затянулся. Он хотел присутствовать на церемонии.
— На какой церемонии?
— Той, что на кладбище.
— Он знает, что вы уезжаете?
— Да, как же. Я пришел к такому решению до… до этой церемонии. Министр, оказывается, успел все обдумать и сделал вывод, что я далеко не простачок. Следовательно, жулик — такой же, как он сам. Приехал я сюда, видимо, не тратить деньги, а наживаться, и вот он разъяснил мне махинации, с помощью которых это делается. Махинация состоит лишь в том, что делиться надо не с двумя, а с тремя, третий — кто-то, ведающий общественными работами. Насколько я понял, мне предлагается оплатить строительные материалы — незначительную их часть, а фактически они будут оплачены из нашего куша.
— А откуда возьмется этот куш?