Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

— Профессор, — продолжал я с кажущейся беззаботностью, — вы окажете мне большую услугу, соблаговолив разорвать конверт.

И тут на глазах изумленной аудитории профессорские руки, якобы совершенно машинально, поднесли конверт к профессорским глазам, которые не замедлили соответственно с тем наметить наиболее удобное для разрыванья место, а именно небольшую дырку, явившуюся, видимо, следствием неосмотрительного заклеивания.

Вслед за тем руки произвели легкое движение, и в тишине явственно послышался треск и шелест разрываемой бумаги.

Все смолкло.

Я было удалился, но, вернувшись с полдороги, подошел к профессору и спросил:

— Вы плохо себя чувствуете, Herr Geheimrat?

Он как будто прислушивался: стоял, опираясь рукой, несколько подогнув колени, и молчал.

Молчал.

Студенты опустили карандаши, захлопнули тетради и равномерно покачали головами в знак сожаления.

— О идиот, — закричал вдруг в бешенстве Генрих, — о мерзавец, кто тебе позволил разорвать конверт?!

— Генрих, — сказал ему вихрастый студент, — ты пьян. Ты, должно быть, пропил свою…

Я прервал его:

— Не находите ли вы, господин Бир, что профессора нужно отвести домой?

Бир вдруг увидел меня и отвечал, растерявшись, что не находит болезнь профессора до такой степени серьезной.

Но я убедил его, и, взяв профессора под руки, мы повели его вниз.

Он молчал, неловко приоткрывая рот, и шагал равнодушно. Был значительно бледнее обыкновенного.

«Хм, — подумал я не без лукавства, — что бы это могло с ним приключиться?» — а вихрастый студент молча и с негодованием плюнул.

V кратко повествует о пропаже студента Борнгольма

Студент Роберт Бир думал вслух.

— Не кажется ли вам странным, — сказал он, вежливо поклонившись, — не кажется ли вам странным, господин Роберт, что ваш беспутный товарищ третью ночь не является ночевать?

Он помолчал, а потом прибавил, выпуская клуб дыма и грозно наморщив брови:

— Но если он живет у девчонки или ушел к красотке на Берлинерштрассе, то почему не скажет об этом мне, своему лучшему другу?

Он положил ноги на стол и стал нагибать стул к полу.

— Странно, что Генрих пропал с той самой поры, как замолчал старый профессор со своим Кантом.

Стол, которому суждено было служить собеседником покинутого товарища, был существом общительным и гостеприимным. Но столь непринужденное к нему отношение так оскорбило его, что, пошатнувшись в лучших своих чувствах, он заскрипел что-то непонятное и медленно, но с похвальной достоверностью стал падать.

Это и послужило причиной того, что студенческие ноги приподнялись и опустились на пол.

И Роберт Бир, поглядев на стол с укоризной, придал ему основное положение.

— Я поищу его у Диркенштейна, — сказал он. — Если его и там нет, то… — И тут он произнес несколько таких слов, которые я по присущей мне скромности передать не решаюсь.

VI должна была бы, по совести, быть на месте пятой

Время проходило своим обычным образом: 24 часа каждые сутки, 60 минут каждый час и 60 секунд каждая минута. Будущее превращалось в настоящее, а настоящее аккуратно превращалось в прошедшее.

Но для большей полноты и ясности моего рассказа, к сожалению, я принужден на время переместить эти привычные состояния и прошедшее сделать настоящим, а впоследствии даже будущим. Для того, однако, чтобы вся вина от последствий этого необдуманного поступка пала не только на одного меня, я тайным образом перевел часы на трое суток обратно.

Я очень коварно приобщил часы к своему преступлению, но теперь уже поздно раскаиваться. Они идут, они презатейливо тикают в моем боковом кармане.

Часы идут, повторяю я, и никакая дерзкая рука не остановит течения времени.

— Профессор, — сказал я, придерживая его одной рукой (мы ехали на извозчике, и трясло неимоверно), — скажите хотя бы адрес вашей квартиры.

Я превосходно знал этот адрес и спросил только с целью испытать, хорошо ли я придумал историю с конвертом и каково ее действие на господина профессора.

Но профессор не отвечал ни слова.

Зато отозвался Бир, который сидел с правой стороны на том же извозчике, и сказал адрес, перепутав названье улицы и номера дома и квартиры.

«Что случилось со стариком, — думал он, — и куда девался этот безумец Генрих? Почему он так странно держал себя и при чем тут продолговатый конверт?»

Последние слова он даже сказал вслух, так он был смущен необыкновенным происшествием.

Профессор молчал.

«Однако это неприятная история, — думал я, подпрыгивая на ухабах и не без некоторого недовольства собой, — ведь если он не сумеет говорить, то противники германского философа одержат верх по вопросам гносеологических разногласий».

Но тут извозчик подъехал к дому профессора.

Роберт Бир соскочил и побежал известить его семью о необычайной случайности.

Он постучал в дверь и подумал: «А ведь у профессора есть дочка», — но в это время дочка профессора, голубоглазая Гретхен, отворила дверь:

— Herr Geheimrat несколько плохо себя чувствует, дорогая фрейлейн, — сказал он, — осторожно протягивая руку, — вы не волнуйтесь, это, так сказать, припадок молчаливости.