Собрание сочинений в 9 тт. Том 1

— Слушай, что-то ты много себе позволяешь. Ты что — разыграть меня хочешь?

Пехтура поднял своего спутника.

— Стой как следует! — скомандовал он и встряхнул его. «Л-люблю, как брата», — забормотал тот. — Да вы на него посмотрите, — сказал он, — посмотрите на них, на обоих. А там, в вагоне, — потерпевший. Что ж, вы так и будете стоять, так ничего и не сделаете?

— Да я было подумал, что ты меня разыгрываешь. Значит, это они? — Полисмен поднял свисток. На свист прибежал второй полисмен. — Вот они, Эд. Постереги их, а я пойду выясню: там, в вагоне, убитый. Стойте тут, солдаты, поняли?

— Вполне, сержант, — согласился Пехтура. Тяжело топая, полисмен убежал, а он обратился к штатским: — Все в порядке, друзья. За вами пришли вестовые, они вас проводят на парад, сейчас он начнется. Вы идите с ними, а мы с этим вот офицером отправимся в вагон за проводником и кондуктором. Им тоже охота попасть на парад.

Шлюсс снова заключил его в объятия.

— Люблю, к-к-как бра-брата. Все мое — твое. Проси чего хочешь.

— Отлично, — сказал тот. — Присмотрите за ними, капитан, они совсем спятили. Ну, вот, идите с этим добрым дяденькой.

— Стой! — сказал полисмен. — Подождите-ка тут, вы, оба!

С поезда раздался крик, лицо кондуктора походило на раздутый орущий шар.

— Поглядеть бы, как он лопнет! — пробормотал Пехтура.

Полисмен, на котором повисли оба штатских, торопливо тащил их к поезду.

— За мной, слышишь?! — крикнул он Пехтуре и Лоу.

Он отходил все дальше, и Пехтура торопливо сказал Лоу:

— Пошли, генерал! Давай быстрее! Прощайте, друзья! Пошли, мальчик!

— Стой! — заорал полисмен, но, не обращая на него внимания, они побежали вдоль длинной платформы, пока там кричали и шумели.

В сумерках, за вокзалом, город вычертил резкие контуры на вечернем зимнем небе, и огни казались сверкающими птицами на недвижных золотых крыльях, колокольным звоном, застывшим на лету; под неправдоподобным, тающим волшебством красок проступала некрасивая серость.

В брюхе пусто, внутри зима, хотя где-то на свете есть весна, и с юга от нее веет забытой музыкой. И, охваченные волшебством внезапной перемены, они стояли, чуя весну в холодном воздухе, словно только что пришли в новый мир, чувствуя свою мизерность и веря, что впереди их ждет что-то новое и удивительное. Они стыдились этого чувства, и молчание стало невыносимым.

— Да, братец, — и Пехтура изо всей силы хлопнул курсанта Лоу по плечу, — все-таки с этого парада мы с тобой дали деру, верно, а?

2

Кто полетел спасать миры,

И безутешен с той поры?

Курсант!

Кто на свиданье не попал,

Пока командует капрал?

Курсант!

С набитыми животами и бутылкой виски, уютно приютившейся под мышкой у курсанта Лоу, сели они в другой поезд.

— А куда мы едем? — спросил Лоу. — Этот поезд не идет в Сан-Франциско.

— Слушай меня, — сказал Пехтура. — Меня зовут Джо Гиллиген. Гиллиген, Г-и-л-л-и-г-е-н, Гиллиген. Д-ж-о — Джо. Джо Гиллиген. Мои предки завоевали Миннеаполис, отняли его у ирландцев и приняли голландскую фамилию, понятно? А ты когда-нибудь слышал, чтоб человек по имени Гиллиген завел тебя не туда, куда надо? Хочешь ехать в Сан-Франциско — пожалуйста! Хочешь ехать в Сен-Пол или в Омаху — пожалуйста, я не мешаю. Более того: я тебе помогу туда попасть. Помогу попасть хоть во все три города, если хочешь. Но зачем тебе ехать к черту на рога, в Сан-Франциско?

— Незачем! — согласился Лоу. — Мне вообще незачем ехать. Мне и тут, в поезде, хорошо, по правде говоря. Послушай, давай мы тут кончим войну. Но беда в том, что моя семья живет в Сан-Франциско. Вот и приходится ехать.

— Правильно, — с готовностью согласился рядовой Гиллиген. — Надо же человеку когда-нибудь повидать свою родню. Особенно, если он с ними не живет. Разве я тебя осуждаю? Я тебя за это уважаю, братец. Но ведь домой можно съездить и в другое время. А я предлагаю: давай осмотрим эту прекрасную страну, ведь мы за нее кровь проливали.

— Вот черт, нельзя мне. Моя мать с самого перемирия мне каждый день телеграфировала: летай пониже, будь осторожен, скорее приезжай домой, как только демобилизуют. Ей-богу, она, наверно, и президенту телеграфировала, просила: отпустите его поскорее.

— Ясно. Обязательно просила. Что может сравниться с материнской любовью? Разве что добрый глоток виски. А где бутылка? Надеюсь, ты не обманул бедную девушку?

— Вот она! — Лоу вынул бутылку, и Гиллиген нажал звонок.

— Клод, — сказал он высокомерному проводнику негру. — Принеси нам два стакана и бутылочку саосапариллы или еще чего-нибудь. Сегодня мы едем в джентльменском вагоне и будем вести себя, как джентльмены.

— А зачем тебе стаканы? — спросил Лоу. — Вчера мы и бутылкой обходились.

— Помни, что мы въезжаем в чужие края. Нельзя нарушать обычаи дикарей. Подожди, скоро ты будешь опытным путешественником и все будешь помнить. Два стакана, Отелло.

Проводник в накрахмаленной куртке был олицетворением благопристойности:

— В этом вагоне пить не полагается. Пройдите в вагон-ресторан.

— Брось, Клод, будь человеком.