Собрание сочинений в десяти томах. Том 1

Молодой странник показал рукой на лес за озером.

— Я Доман, — назвался он. Старик поглядел на него.

— А я гончар Мирш.

Оба умолкли.

— Ну что, свалили вы там башню над Гоплом, а заодно и князя? — прервал молчание Мирш. — Слыхал я, вы против него ополчились, а он против вас?

— Ещё не свалили, — ответил Доман.

— И думаете без князя оставаться? — продолжал расспросы старик. — Пчелы в улье и дня не пробудут без матки.

— Верно, — согласился Доман. — Одного прогоним, а другого выберем, чтоб настал, наконец, мир.

— Мир! — подхватил гончар. — Это бы хорошо, да его самим надо вылепить. Делайте, как я: рассыпается глина, подмешаешь водицы — вот и вылепишь горшок. Вы поищите эту водицу!

Доман промолчал. Мирш ворчал:

— Не тронь лиха, пока спит тихо. Троньте-ка Хвостека, он напустит на вас немцев да поморян.

— Прогоним!

— А покуда прогоните, они поля у вас разорят, а у меня горшки перебьют! — засмеялся гончар.

И, глядя на озеро, покачал головой.

Но вот чёлн пристал к берегу, перевозчик, утерев пот со лба, зачерпнул пригоршню воды, напился и лёг отдыхать. Доман пошёл к нему.

— Так вы и пойдёте в храм, без всякой жертвы? — окликнул его Мирш.

— А вы хотите, чтобы я взял у вас миски! — отрезал кмет.

— Мне в этом нет нужды, а вам может понадобиться, — буркнул Мирш.

— Но даром вы их не даёте?

— Случается, — ответил старик и хлопнул в ладоши. — Нынче такой уж день, что я дам вам миски, поставите перед Нией…

Показался немолодой человек, сын гончара, стоявший у печи. Не произнося ни слова, старик жестами показал, чего хотел, и снова уселся, а через минуту сын его принёс несколько маленьких мисочек, которые и отдал Доману.

В те времена поляне уже знали деньги, хотя сами не чеканили. Издавна к ним привозили их и приносили купцы, приезжавшие на кораблях или приходившие с юго-запада за янтарём. Римские, греческие и арабские монеты были в ходу у населения. Привозили их также и из Винеды. У Домана было при себе несколько таких серебряных пластинок, и он хотел дать одну старику, но тот отвёл его руку.

— Поставьте миски от меня, — сказал он и, кивнув головой, сел на своё дерево.

Доман вскочил в ладью; полуголый, обросший волосами перевозчик, вздохнув, взялся за весла и, затянув что-то вполголоса, оттолкнулся от берега.

В храме Ниолы сидела у огня Дива. Стояли жаркие дни, но в тёмном, завешенном со всех сторон капище было прохладно. Только тлело несколько поленьев в жертвеннике, чтобы не погас священный огонь. Дым поднимался прямо к куполу и уходил в отверстие.

Три хранительницы священного огня сидели на трех камнях, две уснули, третья бодрствовала за них. Этой жрицей была Дива.

На её распущенных косах зеленел венок, а вся она была укутана в длинное белое покрывало и во мраке казалась неким неземным видением.

Кроме трех жриц, в храме никого не было.

Отсветы огня отражались в самородках, украшавших стены капища, в янтарных бусах и ожерельях, висевших на шее богини, и в её красных, вселяющих ужас глазах, вдруг загоравшихся кровавым блеском.

Девушка сидела неподвижно, в глубокой задумчивости, когда медленно отдёрнулась завеса, она подняла глаза, взглянула, вскрикнула и упала.

У входа стоял Доман, которого она убила! Вернулся с того света оборотнем или вурдалаком, мелькнула у неё мысль.

Уснувшие жрицы вскочили, ещё не очнувшись спросонок, а Доман уже подбежал, схватил её на руки и поднял с земли.

Дива открыла глаза и в страхе скорей их закрыла, стараясь оттолкнуть его руками. Теперь она видела и не сомневалась, что он не был духом, но испугалась, что он станет мстить ей даже у жертвенника.

Её отчаянный вопль поразил Домана, он отпрянул и встал поодаль. С минуту все молчали, жрицы торопливо подкинули лучину, и огонь ярко запылал. Дива, не отрываясь, в страхе смотрела на стоявшего у входа Домана.

— Не бойся, — сказал он, — я не собираюсь мстить и не сделаю тебе ничего дурного. Я хотел тебя видеть и показать, что жив. Для того только я и пришёл сюда.

— Уйди, прошу тебя, — вставая, сказала девушка, к которой уже вернулось самообладание. — Я выйду из храма и все тебе объясню — я не виновата.

Доман покорился, завеса за ним упала. Дива с минуту ещё посидела, провела рукой по лбу, напилась воды из священного источника, оправила венок и волосы, медленно откинула завесу и вышла.

За двумя изукрашенными тынами стоял Доман, ожидая её у каменной ограды. Она сразу увидела его: он был ещё бледен, но глаза попрежнему светились жизнью.

Медленно и робко девушка приблизилась к нему.

— Можешь сейчас убить меня тут, как я хотела убить тебя там, — сказала она, — защищаться я не буду. Но позволить себя увезти и жить с тобой я не могла. Давно уже, в детстве, я дала обет богам и духам.

Доман с грустью смотрел на неё, теперь она казалась ему ещё прекраснее, чем раньше.

— Дива! — воскликнул он. — Такая жизнь хуже смерти, а боги и духи…

Он не посмел докончить.

— Что за жизнь без людей? — прибавил он, помолчав — А у меня ты нашла бы совсем иное: свой дом, семью, защиту от всяких напастей, достаток… И кто бы запретил тебе приносить жертвы у источника или на распутье, у священных камней, и беседовать с духами?