Собрание сочинений в десяти томах. Том третий. Тайные милости

Подойдя к дому Георгия, Катя не сразу вошла в подъезд, а долго стояла под его козырьком и смотрела во все глаза на лошадь и жеребенка у железного мусорного бака. Старая кляча с продавленной спиной, торчащим крестцом, выпирающими ребрами, с полуоторванной подковой на задней левой ноге была похожа на нищенку – не наглую поездную побирушку наших дней, вымогающую на водку, а настоящую стародавнюю, голодных времен, собирающую милостыню только ради поддержания своей жизни и жизни своих близких. Переступая вокруг мусорного бака, цвякая об асфальт полуоторванной подковой, старая решительно и брезгливо вытягивала из отбросов мягкими черными губами кусочки хлеба, отбрасывая в сторону пустые консервные банки, обрывки полиэтилена, скомканные газетные листы. Жеребеночек тоже норовил ухватить свое, но старая упорно загораживала от него ящик крупом, как будто не желая, чтобы и он приноравливался к унижению. Выхватив четверть буханки серого хлеба, она тут же отдала свою добычу малому, а он стал валять ее по мокрому асфальту носом, подталкивать губами, общипывая, объедая со всех сторон.

«Господи, до чего дожили – выпеченный хлеб бросаем в мусорки, а скотина голодная!» – в сердцах подумала Катя, и так жалко стало ей побирушек, так запеклось и стеснило в груди, что захотелось приласкать, расцеловать глазастого, тонконогого с белой звездочкой во лбу, приободрить старую, извиниться перед ней за всех тех, кто оставил их без корма, обрек на нищенство.

Направляясь к ним, Катя уже ступила из-под козырька подъезда, но в это время во двор с хозяйской степенностью вбежала большая пятнистая собака. Зарычав на гостей, она повернула к мусорному ящику. Лошадь, подталкивая впереди себя мордой жеребенка, цвякая об асфальт полуоторванной подковой, покорно пошла прочь, и скоро они скрылись за углом соседнего дома. Собака, подбежав к мусорному ящику, села на задние лапы, подняла лохматую морду кверху, гавкнула пару раз для острастки и занялась поисками у себя на брюхе блох, – судя по всему, она была сыта, и в этом смысле мусорный ящик ее нисколько не интересовал. «Вот так все в жизни!» – с горькой усмешкой подумала Катя, вспоминая известную пьесу Лопе де Вега «Собака на сене», в которой ей приходилось играть в интернатском драмкружке роль Дианы.

Дом Георгия Катя выбрала среди других домов потому, что он был самый добротный. Но почему из двух квартир на лестничной площадке она предпочла именно его квартиру, объяснить не могла даже себе. Иногда казалось, что подсказало сердце. Но это неправда. Сердце ее в ту минуту принадлежало бедному жеребенку и его голодной матери. Она думала о том, как хорошо было бы накормить их овсом – благородной лошадиной пищей, а потом вычистить, вымыть и поставить в теплой, пропахшей душистым сеном конюшне. И еще у Кати была задача: выполнить разверстанный на нее в Госстрахе квартальный план по страхованию граждан. Выполнить и, не мешкая, вернуться к своему Сереже, оставленному под присмотром сердобольной соседки, тетушки Патимат.

Однако, так или иначе, она позвонила в Его дверь…

Потом она иногда думала: а что, если бы Георгия не оказалось дома и открыла его жена? И не находила ответа… только всякий раз начинало противно посасывать под ложечкой, словно образовывалась в душе воронка.

В свои двадцать два года Катя сумела внушить себе, что она уже почти старуха, что жизнь ее пропала, что единственный смысл существования – вырастить и воспитать сына. Она почти не следила за собой, отдавая все силы строительству домика, Сереже, шитью на машинке – многочасовому, изо дня в день, изнуряющему до обмороков, до того, что начинала бежать перед глазами искристая цветная лента. Шитье давало деньги, притом быстрые, живые. Катя брала за труды умеренно, и от заказчиков отбою не было. Поэтому она и не выполняла госстраховский план, поэтому и выбралась из дому в то апрельское утро раньше раннего – в надежде застать людей до работы, взять их, как говорится, тепленькими. И ведь действительно взяла, Георгия так просто застала без штанов…

Катя улыбнулась своим воспоминаниям, и мысли ее сами собой переключились на только что читанный рассказ. Она подумала, что у Франческо, как и у ее Георгия, тоже было двое детей, да и Лаура не оставила безликого синьора Уго без безликих наследников.

Катя упивалась чтением с девяти лет, с тех пор как прочла впервые поразившего ее воображение «Робинзона Крузо», и всегда связывала свою жизнь с жизнью литературных героев. Они занимали ее не меньше живых людей, они были в ее одинокой душе и в памяти наравне с реальными знакомцами. Катя зримо помнила следы Пятницы на мокром песке острова, бисеринки холодного пота на темном пушке верхней губки умирающей в родах княгини, черное солнце над головой Григория и многое другое, что вошло в ее жизнь из книг и навсегда материализовалось в ее сознании.