Собрание сочинений в двух томах. Том I

В зеленой комнате, в неясном освещеньи,
Под граммофонный голос неземной,
Под граммофонное прилипчивое пенье,
Мои друзья шумели, и со мной —

Царица тайная бессмысленного пира —

Сидела ты, дышала рядом ты.
(Всю негу, мудрость, грусть и прелесть мира
Являли мне нежнейшие черты.)

Ничто не дрогнуло в моем лице суровом,

Когда я понял: ты моя, моя.
Я слышал ласку голоса родного,
И подползало счастье, как змея.

О, как ужалило! На жизнь. Я встал неспешно,

Чтобы сказать товарищам моим,
Что я люблю тебя — любовью неутешной,
Что я тобой — по гроб, по смерть — любим.

— Друзья, товарищи!.. — Умолкли споры, хохот.

— Друзья, — сказал я, побледнев чуть-чуть…
Но в тесной комнате вдруг прокатился грохот,
Сверкнул огонь — и, пораженный в грудь,

Проснулся сразу я… Еще дрожал от звона,

Еще гремел будильник на столе.
А за окном моим — над облаком зеленым —
Вставало солнце в предрассветной мгле.

То — был лишь сон. Напрасны, о, напрасны

Вся скорбь, и боль, и мужество, и жар.
Над сном развеянным — надменно и бесстрастно —
Вставал кровавый, равнодушный шар.

Так наша жизнь пройдет. Кому-то снится это,

Но все пройдет, когда проснется он.
Совсем как в жалобах бесхитростных поэта:
Как снег, как дым, как след, как пыль и сон.

106. Счастье

Незаметно наступили годы,
Когда радость глуше и трудней.
Отшумели дни моей свободы,
Беззаконной юности моей.

Помню небо в сумасшедших звездах,

Помню ночи в первобытных снах,
Помню смуглый сладкий южный воздух,
У калитки — липу на часах.

Мир ночной, что счастье мне пророчил,

Древней мукой сердце теребя;
Помню все, что бессарабской ночью
Предвещало Бога и тебя.

Ты пришла — и счастье чуть беднее,

Ты со мною, но не слышен Бог,
Ты моя — что может быть грустнее!..
Ты моя — и жребий мой жесток.

Эта грусть всем любящим знакома.

Эта боль — во всех живых сердцах.
Ты моя — и не покинет дома
Счастие, похожее на страх,

Счастие, что человека гложет,

Счастие, что человека жжет.
Счастие, что миру не поможет,
Но и нас от мира не спасет.

107. Письмо