Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 1

Леша согласен. Он тоже знает, или кажется только ему, что он знает, как поступил бы купец. Для него, как и для тетки, вопрос — жить или не жить на свете и зачем жить — не проблема. У обоих практический ум и реальные интересы. Оба недолюбливают всяческие абстракции и раздражаются отсутствием каких-либо полезных реформ. И опять-таки, это не отвлеченные разговоры о политических реформах, а о том, с чего надо начать вот здесь — в поле, на скотном дворе, на конюшне. Оба понимают, что ведь стоит приложить как следует руки — и не узнать будет всего вокруг через недолгое время. Сад? Очень, конечно, приятная вещь при избытке всего остального. Но сейчас, если думать о чем-то всерьез, то разве лишь если о саде, так о фруктовом, и огород, существующий лишь для своего стола, для гарниров к продукции, даваемой стадом, — нелепость. А скот? На три четверти скот беспородный. При таких-то лугах! Это просто чудовищно. И главное — это возделывать поля при посредстве машин, непременно машин. Соха — живописная вещь, но только на акварельке, вставленной в рамочку. От жизни уйти ведь нельзя. Ковырять чернозем богатейший весь год перстом указательным лишь для того, чтоб в него посадить две-три дюжины роз и сотню-другую нарциссов, а самим жить в долгах! И все это в пяти, в четырех часах езды от Москвы, где каждая десятина может давать сотни, если не тысячи в год! Только стоит начать — даст земля все, чего у нее ни попросишь. Яблоки? Яблоки. Клубнику? Клубнику. Артишоки — пожалуйста. Можно было бы обогатиться.

— Разве я кому стал бы мешать? — вставляет он наконец. — Вот хоть ты и займись на здоровье. Если хочешь, уйди из полка, занимайся хозяйством. Перечить не стану. У меня уже нет ни сил, ни времени, если же кто из вас попробует — буду рад. Можно, конечно же, кое-что сделать. Везде сделать можно. Однако не так уже это легко и не так вовсе выгодно, как это кажется. С купцом потягаться — не выйдет. Тебя он три раза надует, прежде чем ты разберешься, в чем дело, — на то он купец. Из тебя же купца не получится, даже если бы ты захотел. Он родился и жил по-другому, другому учился. Все, что ты получил в этом доме, для него ненужная гиль, и над чем попотеть пришлось в юнкерском — тоже. Зато он отлично знает свое. А в нашем быту я встречал, и не раз, прожектеров, порою далеко не глупых, которые выписывали из-за границы Мак-Кормиковские молотилки и сеялки, переходили на многополье, заводили бухгалтерский точный учет и нередко пускали детей своих по миру. А машины, что скажешь, машины были хорошие. Помню, пригласил как-то меня князь Гагарин посмотреть на его образцовую ферму молочную. Действительно, было чем любоваться. В коровниках всюду асфальт, чистота, вода постоянно проточная, поилки, доилки, вид у коров, просто скажем, гвардейский, а телята — пажи, даже, кажется, и с маникюром. Я смотрел и хвалил, а потом говорю: «Князь, простите нескромность: где у Вас скотный двор и коровы, те, другие, не образцовые, за счет которых возможно все это держать?» Ну, он сперва покраснел, а потом рассмеялся: «Да, есть, — говорит, — и такое, но только туда не пройдем мы: в навозе утонете…» Так-то вот, друг мой.

Да, многое всем очень ясно. Бюджет наш скромный, трещит и долго не выдержит. Еще два-три года, и кому-то из братьев придется выйти в отставку. А что дальше? Служить? Заниматься в деревне хозяйством? Хорошо было предкам: каждой дочери при выходе замуж в приданое можно было давать по имению. А тут, как тут быть? Все дружны в семье, и никто не противится жить вместе и дальше, но если начнут братья семьями обзаводиться, жить будет им негде и нечем.

Да стоит ли сейчас об этом думать? Вот и Лешиному отпуску уже скоро конец…

Рокочут по вечерам гитарные струны: внизу, в гостиной, Леша музицирует с кузиной Марусей. Меня это очень беспокоит в самом прямом, непосредственном смысле. Я уже лег спать у себя наверху, но гостиная как раз под моей спальней. Мало того, в спальне не очень давно перекладывали печь, и вынутая у печи коротенькая половица так и не заделана — сквозное окно вниз. И вот, вместо того чтобы спать, слушаю:

О, поверь, что любовь — это тот же камин,
Где сгорают все лучшие гре-е-е-зы…

Попробуй усни!

У Леши абсолютный слух, есть и голос небольшой, приятный баритон. Но все-таки, когда же у них кончится? В соседней комнате горит свет; через приотворенную дверь вижу черный угол невысокого отцовского секретера, на нем корзина искусственных роз, сделанных и подаренных ему недавно теткой Козловой. Розы совсем как живые…