Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 1

Все вокруг Мадемуазель вечно заподозрены в каких-нибудь кознях. Эти козни разоблачаются ею последовательно и неуклонно. Параллельно друг другу чинятся дознания: кто открыл ею закрытую форточку, покушаясь, конечно, на ее здоровье, кто взял ту или другую без спроса, нередко самой же ею запрятанную, вещь, кто выковырил из пирожка с краю начинку, приподняв сбоку корочку, на которой (даже!) отпечатался и след преступного пальца. Тайные происки, сплетни, наветы грозили ей отовсюду. Хочешь не хочешь, а приходилось, в порядке самозащиты, отвечать происками, наветами, сплетнями. Дела эти нужно было вести очень тонко. Отец, понятно, не должен был знать ни о чем: у него суд скорый и не всегда справедливый, но дрязг он не терпит. Значит, тут нечего ждать. На маму тоже надежда плохая — отмахнется устало: «Оставьте же Вы, ну что Вам дались пустяки!» Впрочем, точно так же говорит она и тогда, когда к ней кто-нибудь спешит с заявлением, что та или другая долго разыскиваемая всеми вещь обнаружена вдруг у француженки, причем последняя удивленно и негодующе клянется, что эта вещица подарена была ей еще покойной бабушкой, да и чуть ли еще не на смертном одре, поскольку Madame умереть не соглашалась, не будучи твердо уверенной, что эта вещь не будет навечно закреплена во владении Мадемуазель. Интересно, что, кажется, она и сама в это всегда искренно верила. И никто не мог со всею ответственностью упрекнуть ее в нечестности. Это было не воровство, воровства бы, конечно, и не потерпели, и вещи обычно были незначительной ценности, и укрывала она их лишь какое-то недолгое время, а потом вживалась и пользовалась ими совершенно открыто. В счетах она была абсолютно добросовестной. Все знали, что ей можно доверить любые деньги и ценности. Но техника таких вот мелких присвоений была исключительно тонкой. Воображение ее легко создавало легенды, и эти легенды выпускались в обращение не прежде, чем она сама в них уверялась вполне. Приглашенная некогда для воспитания и обучения старших детей, Мадемуазель очень скоро обнаружила свою полную неспособность ни к тому, ни к другому. И все же она осталась у нас на долгие годы. Очень чтимый в семье, умерший еще до моего рождения старец, священник отец Варнава[19] обратил ее в православие. Но говорить правильно по-русски она так и не научилась. Правда, давно ушли в прошлое те анекдотические дни, когда, посланная к «Мюру и Мерилизу»[20], она потребовала «пару маленьких священников», которые, в конце концов, оказались подсвечниками, однако выговор у нее навсегда остался чудовищным: вместо «но» она упорно говорила «ме», и «е» вместо союза «и». Зато у нее был отличный французский выговор, и все дети по прошествии недолгого времени и без каких-либо систематических уроков хорошо овладевали разговорным языком и произношением. Помимо того, были оценены ее деловые качества: всякое поручение она выполняла горячо и добросовестно, а в серьезных делах и в тяжелые моменты жизни семьи в ней пробуждалась способность к поистине героическим действиям и поступкам. Этого не могли не видеть и не ценить. Ради этого сквозь пальцы смотрели на многое, и, несмотря на постоянные трения, ее положение в доме оставалось достаточно прочным.