Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Поэтому даже если С. Н. Толстой переводил очень небольшой отрывок из какого-то произведения писателя, на его биографии всегда следует останавливаться подробно, чтобы понять и самого писателя, и его творчество, и то, почему Сергей Николаевич остановился именно на этом, а не другом фрагменте его произведения.

Так, отрывок из «Пленницы» Марселя Пруста Сергей Николаевич перевел, обнаружив в нем очень верную с философской точки зрения оценку эпизода романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы», который выдающийся французский романист посчитал по значимости «первым эпизодом, таинственным, великим и величественным». А тайна эта вновь в посыле «зло порождает зло» или «зло наказуемо», та тайна, которую Сергей Толстой постиг еще в раннем детстве, когда его отец Николай Алексеевич Толстой, переведя «Гамлета», увидел именно в этом посыле главный смысл трагедии Шекспира. «Нищенка у Достоевского», писал Пруст, «слушаясь бессознательного своего материнского инстинкта, со смесью, может быть, злопамятства», явилась «неведомо для себя исполнительницей в руках отмщающей судьбы», как и принц Датский, который по воле потусторонней силы, явившейся к нему в образе тени короля-отца, тоже начал мстить, подчиняясь генетическому родовому инстинкту, и в итоге сам стал жертвой, и это запущенное зло вылилось, как и в романе Достоевского, в многократно увеличенное число трагических исходов.

Пусть отомщения мысль… Я мыслил лишь об этом, —
Да не коснется матери твоей!
То Гамлет слышит тень? Иль я перед портретом
Ловлю в словах отца запрет: «Не смей!» —

писал Сергей Николаевич в «Поэме без названия» спустя более двадцати лет после гибели отца (и здесь, в прустовском отрывке, фигурирует фраза «более чем двадцать лет спустя», когда в семье Карамазовых продолжилась серия жертв первоначального зла). «Окружающее, кажется, растет в Смердяковых», — писал он в «Разговорах с Чертиком» в начале 30-х годов.

Но не только Пруст, — Антуан де Сент Экзюпери в своей предсмертной «Цитадели», (как и Стейнбек, как Оруэлл, как Бук и Малапарте), хочет «спасти чудо, сотворенное солнцем, которое неустанно трудилось миллионы лет»: «Все мы люди! Все мы живые! Я им сродни… У меня свои обычаи, у другого — свои, но мы исповедуем одну и ту же веру, веру в Христа, и разве эта, совсем особенная радость — не самый драгоценный плод нашей культуры…»

Он родился в 1900 году, в аристократической семье графа де Сент-Экзюпери; его предки были рыцарями. Отец, страховой агент, умер, когда Антуану было четыре года, и на руках у матери осталось пятеро детей, которые росли в старинном французском замке, на природе, в тесном общении с животными, которых он очень любил. Он обретал здесь незабываемый детский мир покоя, доброты, тишины, тот домашний очаг и незыблемые традиционные устои, о которых, как и С. И. Толстой, он не забудет всю жизнь и напишет об этом в «Цитадели».

Антуан был импульсивным, своенравным, но очень нежным ребенком, страстно привязанным к матери, которая была верующей женщиной, что стало важной основой его воспитания. Она отдала его и брата в иезуитский колледж сначала во Франции, а когда началась война — в Швейцарии, где его воспитывали монахи, которые говорили ему, что «сознание — это голос Бога в человеке», что и формировало его мировоззрение.

Смерть от ревмокардита в 1917 году его любимого брата, с которым он никогда не расставался, как и ранняя смерть отца, оказали на его творчество свое влияние. Наверное, не мог Сергей Николаевич, знакомясь с его биографией, не заметить роковых параллелей со своей судьбой, и даже богоборчество Антуана, спровоцированное смертью брата, напоминало ему его душевное состояние конца 1918 года. И по времени это были почти те же годы. Смерть брата Антуан опишет в «Военном летчике», а в «Цитадели» будет размышлять о смерти ребенка.