Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров

За такыром мы въехали в низкие островные горы Хара-Хяр („Черный Гребень“), или Хар-Хон-Хере (горы „Черного Ворона“). Сплошной покров щебенки без следов растительности здесь был настолько плотным, блестящим и черным, что казался иссиня-черным. Щебнистое плато переходило в такие же откосы, а те — в округлые гладкие низкие горы. Все было как бы отлито из единого куска синевато-черного металла. Именно к таким горам применим специфически монгольский эпитет — харбаран — „ярко-черный“. Только под ослепительным солнцем и чистым небом может быть такой черный цвет! Группы холмов, ощетиненных черными каменными щепками, похожими на изрубленные гигантские пни, сторожили выход из гор „Черного Ворона“. Отсюда начиналась огромная Номиин-Гоби („Лазоревая Гоби“).

Сразу открылась область развития светлых гранитов — спокойная холмистая равнина: низкие белые бугры, вокруг них слой белой гранитной дресвы. Белый цвет обладал желтоватым кремовым оттенком, а потому казался мягким. Дальше шли гранитные конусы, иногда острые, иногда округлые и широкие, к середине просеченные одной или несколькими черными жилами. Конусы местами приобретали овальные (в плане) очертания — перед нами как бы застыло стадо белых зверей с черными полосами на спинах. Левее и ниже, на спускавшейся к югу наклонной равнине, среди океана мелкого саксаула мы заметили какое-то животное, медленно двигавшееся налево от нас. Расстояние было слишком велико, а наши бинокли слишком слабы, чтобы рассмотреть животное в мареве нагретого воздуха. Видно было, что оно серого цвета и крупных размеров. По предположению Намнан Доржа, это был дикий верблюд. Действительно, по размерам животное не могло быть никем иным, кроме верблюда. В этой совершенно пустынной и безводной местности не было ни одного арата, и верблюд вряд ли мог быть домашним, хотя, конечно, он мог оказаться одичалым.

Прямо впереди на западе острым конусом высилась гора Атас-Богдо („Святой отец“). Этот массив запирал нам дальнейший путь на запад, к восточной оконечности Джунгарской впадины, но теперь мы не собирались туда. Мы должны были повернуть отсюда к северу и выйти к южным отрогам Монгольского Алтая. Там пролегала старая дорога, по которой мы рассчитывали легко добраться до огромного хребта Ачжи-Богдоин-нуру („Хребет Святого господина“), находившегося близко от юго-западных границ республики, обследовать бэли этого массива, а также впадину Хони-Усуни-Гоби („Гоби Овечьих источников“).

Уже давно, изучая карту будущего маршрута, я обратил внимание на невероятную крутизну обрывов, обозначенных невиданным сгущением горизонталей в ущелье, через которое шла на север старая вьючная тропа. От колодца Цзамиин-Бильгиху („Дорожный Закупоренный“) с отвратительной, насыщенной гипсом и горькой солью водой мы начали углубляться в ущелье по дну широкого сухого русла, поросшего веселыми округлыми кустами караганы. Велико было наше удивление, когда вдруг мы пересекли след двух автомашин — одной маленькой „ГАЗ-67“ и трехтонки „ЗИС“. Как выяснилось впоследствии, машины прошли здесь на Баян-Ундур сомон („Богатый Высокий сомон“). Это до крайности обрадовало нас, потому что след автомобиля на гобийском бездорожье — это рука друга, протянувшаяся на десятки километров безвестного пути.

Колоссальные отвесные обрывы обступили нас. Просеченные черными полосами вертикальных жил, они создавали впечатление какой-то человечески упорядоченной работы, особенно если рядом шли две параллельные жилы. Жаркий день заканчивался прохладным вечером. Низкие тучи наползали с северо-запада. Пятнадцать километров мы ехали по дну ущелья, и горы становились все круче, выше и теснее. Серый песок сухого русла вдруг потемнел, став влажным. Поворот — и внезапно среди грозных, совершенно голых скал раскинулись заросли высокого камыша. Кусты цветущих тамарисков окаймляли камыш справа, а слева, вдоль стены ущелья, тянулась роща толстых евфратских тополей с раскидистыми кронами. Так неожиданно возникло это царство буйной растительности, заключенное в стенах мертвых гор. И сразу — движение и звуки жизни: волны ветра по камышу и особый гордый шелест евфратского тополя! Но вместе с радостями шли и неприятности жизни: тьма кусачей мошки набросилась на нас, и ее жажда крови умерялась лишь порывами ветра. Отборные клещи и крупные фаланги поползли к нам. Сырая и вязкая почва под ногами была непривычной для нас после абсолютно сухой почвы Гоби. Здесь находился знаменитый по качествам своей воды родник Шара-Хулусуни-булак („Желтый камышовый ключ“), и здесь нам предстояло возобновить наш запас (во избежание всяких случайностей машины несли тонну питьевой воды), потому что дальше, на протяжении свыше двухсот километров, не предвиделось сколько-нибудь сносных колодцев.