Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров

В гобийских горах камень обнажен и свеж, истерт песком, растрескан солнцем и морозом, изрыт ветром. Рыхлые породы оплывают глинистой коркой, как будто недавно облитые водой. Каждый обрыв здесь — как только что нанесенная земле рана. В зонах развития песков занесенные ими холмы и горы создают гнетущее впечатление победы рыхлой безликой пыльной материи над чем-то твердым и гордым. А здесь, на Оши, покрытые лишайниками глыбы казались древним устойчивым островком среди хаоса размытого, вечно меняющегося камня. Это означало, что размыв и разрушение горных пород на Оши-нуру раньше, может быть, два-три тысячелетия назад, были более сильны, а теперь ослабли. Вместе с ослаблением размыва перестали вымываться и окаменелые кости. В местонахождении Оши не было захоронено костных скоплений, потому что во время отложения пород не было речных русел. Указание на сильное развитие косой слоистости — признака переменных речных потоков, сделанное американцами, нами не подтвердилось. Следовательно, в первое посещение Оши американская экспедиция собрала все то, что было вымыто за тысячи лет. Остатки же, погребенные и рассеянные в огромных массах песчаников и глин, найти было мало шансов.

Я долго бродил по Оши, пытаясь понять, как образовалось это местонахождение, при каких условиях и в какое время. Невероятные формы размывов со всех сторон обступали меня. Надменно выпятили красные груди утесы, сверху прикрытые броневыми плитами базальта цвета железа, словно вожди сказочных индейцев. У подножия обрывов — поразительный хаос камня — конкреций темно-коричневого песчаника. Шары, колеса, валы, колбасы, трубы, какие-то окорока — все темное и мертвое валялось на низких буграх. Выше камень делался светлее — красный, желтый, светло-серый. Его очертания на крутых стенах и выступах принимали облик живого: страшные рожи, птицы, звери хмуро глядели с высоты на карабкающегося по дну ущелья человека. Особенно поразителен был уступ на восточном конце Центрального останца, высоко над дном котловины. Низкая каменная скамья образовала полукруг, и на концах его стояли два четырехметровых каменных идола: правый (северный) — с грозно нахмуренным лбом, левый (южный) — с недоброй гримасой искривленного рта. Человеческое подобие этих фигур выветривания было просто поразительным. Еще более удивительна их „установка“ на местности — настоящее древнее жертвенное место.

Новожилов нашел вертикальную конкрецию песчаника около семидесяти сантиметров, высоты, в профиль очень похожую на задорную старушонку. Ниже ущелий Центрального останца ветвились менее крутые овраги, разделенные широкими и плоскими промежутками. Поверхность этих маленьких плато, равно как и дно ущелий, была завалена правильными шарами темного песчаника размером в среднем с человеческую голову. Почерневшие от пустынного загара шары удивительно походили на пушечные ядра, и местность напоминала поле необычайно жестокого старинного сражения.

На второй день пребывания на Оши Новожилов, Брилев и я совершили обход восточной части впадины. На вершине горы Оши-нуру мы воздвигли обо, заложили в него обычную коробку с запиской об экспедиции и приступили к исследованию восточной системы обрывов и ущелий. Склон впадины спадал двумя гигантскими ступенями по сто метров высоты. Второй уступ образовали базальты. По их плитообразной поверхности змеились жуткие пропасти — обрывистые каньоны по пятьдесят-семьдесят метров в глубину. Верхний слой — черные и темно-коричневые отвесные базальтовые скалы, в трещинах которых пестрели яркие пучки синих цветов. Внизу валялись гигантские кубические глыбы базальтов.

Мы с трудом спустились в одну из таких пропастей. Базальты, раскалившись на солнце, дышали невыносимым жаром. Отсюда мы пробрались в ущелье глинистых пород с более пологими, но удивительно ровными и гладкими стенами. Серые породы казались откосами туго натянутой замши, красные — завесами бархата. Под ними вилась желтая лента русла, усеянная кустиками крупных оранжевых, синих и белых цветов. По ущелью струился их сильный аромат, особенно от оранжевых, которые носят у монголов замечательно поэтическое название — алтан дзула (золотая свеча). Они издавали запах лилии, но во много раз более сильный и пряный.