Собрание сочинений в семи томах. Том 1. Рассказы

Автомобиль понесся к «Святой Анежке»; это — небольшой курорт у подножия самой высокой горы в этих краях, славящихся чудодейственными непрекращающимися все лето дождями. Не успел еще автомобиль подкатить к «Святой Анежке», а полицейским уже стало известно, что чужеземец-великан примерно час назад спустился в холл, спросил счет и ушел по тропинке, которая ведет к одинокой хижине на вершине горы, а девять мужчин, запершись в комнате, совещались, каким путем до него добраться. Горничная видела, как он уходил, но теперь где-то спряталась.

Девять мужчин окружили комиссара; среди них были лесники, дачники, местный люд и какой-то маленький человечек в очках, — он тут же бросился Славику на шею; это был скрипач и композитор Евишек; музыкант приехал на лето в родные места, где ему по наследству достался дом, и умирал со скуки.

— Как же вы его проглядели! — возмущался комиссар.

— Не успели…

— Как-то не смогли договориться…

— Боялись, — откровенно признался Евишек.

— Словом, не хватило организованности, — шепнул Славику комиссар.

Гора, у подножья которой они теперь очутились, представляла собой отвесную с плоской вершиной скалу, тонувшую среди лесов; на вершину ее вели лишь два пути: тропа и неприметная стежка. Наверху — небольшое поле и одинокая хижина, а вокруг — гладкий отвес голой, скалистой стены.

Теперь гора смутной массой проступала сквозь туман.

Комиссар вышел из дома и бросил взгляд на огромный массив скалы, словно вызывая ее на бой.

Славику предстояло сделаться очевидцем операции, которая поражала его не только отдельными своими эпизодами, но и неповторимым своим характером.

Очутившись среди толпы, Славик стал участником коллективных действий. У него на глазах внезапно родилась и начала почти по-военному работать небольшая организация; несмотря на это, у него не исчезало впечатление хаоса и бессмысленности происходящего.

Лишь позднее он признал, что, очевидно, иначе и быть не могло; но в самый момент действия, когда ему тоже пришлось войти в состав ведомого комиссаром отряда, он невыносимо страдал от этой топорной неповоротливости, напрасной траты времени, выжидания и бесконечных проволочек; в не меньшей степени его раздражал и резкий, с места в карьер, переход к действиям, неудержимая быстрота совершившегося и нескладная поспешность проведения всей операции. Почти с удивлением вспоминал он о той поре, когда осуществлял свои замыслы в одиночку; в своих поступках он обнаруживал столько особого, ему только свойственного и осмысленного ритма, что с трудом узнавал сам себя в суматошливом, лишенном ритмичности коллективном действии, участником которого он являлся. На душе у него было тягостно и смутно.

Как-то, в один из самых напряженных моментов преследования, спотыкаясь на каждом шагу в ночной темноте, Славик осознал всю безнадежность создавшегося положения; в голову приходили мысли о солдатах, о бесчисленном войске, о сторожевом посту, ожидающем приказа, о небольшом отряде, преследующем в горах преступника, человека одинокого и странного, который именно в своем одиночество черпает бог знает какое превосходство, — и о себе самом; Славик присел на камень и, несмотря на темень, своим мелким, убористым, скучным почерком занес в записную книжку:

«Сущность организации: сотворить из тебя материю. Ты послушное орудие власти, направляемое чужой волей, ты часть целого — а следовательно, нечто зависимое по самой своей сути. Признав над собой вождя, ты на него переложил ответственность за мотивы и цель поступков, ему передал свою волю и право решать; и у тебя не остается ничего, кроме совершенно пассивной души, бездеятельность которой ты воспринимаешь как страдание».

— Ладно, — сказал наконец комиссар, — гору придется окружить. Нас двенадцать, кроме того, я посылаю за жандармами, тогда нас станет двадцать. Четверо займут проезжую дорогу, поведете их вы, дружище. Четверо останутся сторожить стежку. Вы, дорогой мой, позаботитесь об этом. Ни в каком другом месте ночью убийца пройти не отважится. Сам я поднимусь по тропе наверх. Со мною пойдет кто-нибудь еще.

— Я, — вызвался Славик.

— Ладно. Встретимся у хижины. Когда подойдут жандармы. Пусть двое останутся внизу — караулят дороги. Вместе со всеми вы подыметесь на вершину горы к хижине. Исполняйте, друзья.

И гора была окружена.

Уже смеркалось, когда комиссар Лебеда и Славик подобрались к вершине. Хотя моросил дождь и было темно и промозгло, комиссар тоненько насвистывал, словно беззаботная пташка. «Что вы скажете на это?» — неожиданно спросил он.

— Я не перестаю удивляться, — ответил Славик, — я думал… представлял себе все иначе. Меня занимало решение, во всем мне чудилась тайна… А оказалось — это только охота. Охота на медведя. Преследование преступника.

— А чего же вы ждали?

— Решения. Происшествие остается непонятным с начала до конца. В нем есть нечто необычное. Уже сам безымянный мертвец — разве вы не отметили этого сразу, еще стоя над ним?

— Да, — согласился комиссар, — да, хотя, собственно, не знаю отчего, но… тут есть какая-то загадка. Но я не хочу ломать над ней голову.