Читаем Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Путевые очерки полностью

Брезжит серый и холодный рассвет, чем-то напоминая о той минуте, когда человек раскрывает еще влажную утреннюю газету, торопясь узнать, что нового в мире. Как давно мы их не читали! И ничего не случилось, только несколько недель ушли в вечность, норвежские горы отражались в воде фьордов, шведский лес смыкался над нашими головами, и благодушные коровы смотрели на нас безмятежными святыми глазами... Первая жестокая и тягостная для человечества новость — вот что ознаменует конец нашего путешествия... Да, вот и она: и надо же, чтобы этой новостью оказалось грозное несчастье испанского народа! Боже, почему человек так любит все народы, которые он узнал?!

В серых рассветных сумерках сверкают огни Европы. Что поделаешь, это — конец пути. Из Руйаны выплывают рыбачьи баркасы, — такие же, как на Лофотене, только паруса у них поставлены чуть иначе. А «Хокон Адальстейн» сейчас, наверное, держит курс на север, мимо скал Лофотена.

Да, да, славный это был пароход[453] и доброе путешествие.

<p>Картинки родины<a l:href="#n_454" type="note">[454]</a> </p><p>(рисунки К. Чапека) </p><p>© Перевод Д. Горбова, Н. Замошкиной</p>

<p>Картинки Чехии</p>

Родной край — это край нашего детства, край первых и потому наиболее сильных впечатлений, открытий и узнаваний. Туда не надо возвращаться, потому что, куда бы тебя ни занесло, ты никогда не перестанешь там жить. Родной край — все равно, что родной язык, и если кому и приходилось говорить или писать на чужом языке, он не перестает думать и мечтать на языке своего детства. Это не что-либо привнесенное, а нечто более сильное, исконное, это немного твоей собственной души, твоего я.

<p>О нашем крае</p>

Это — угол между Упой и Метуей, между Бабушкиным долом[455] и отлогой котловиной Ирасекова[456] Гронова. Подымись на любой холмик, — увидишь на севере Снежку, на востоке Бор и Гейшовину, огромные пограничные камни страны. Тут же рядом проходит языковая граница: только в Трутнове — немцы, а в деревнях — в Жацлерже, в Олешнице, всюду — говорят на языке, которого вообще никто не понимает. На холмах живут спириты-ткачи; вдоль рек тянутся поля былых сражений: Трутнов, Скалице, Наход и ниже Садовая,[457] — с стройными памятниками, на которых указано, сколько там пало молодежи. Это край отлогих и довольно скудных полей, березовых рощиц и воспоминаний о двух великих людях: о Божене Немцовой и Алоисе Ирасеке.

Что касается Божены Немцовой, то о ней мог бы, наверно, что-нибудь рассказать мой покойный дедушка из Жернова, да я не удосужился его расспросить, пока бедный старик был жив. Но отец мой[458] до сих пор помнит ратиборжского мельника, который до старости был великий плут, и еще — безумную Викторку. Потому что, к вашему сведению, та не умерла так, как описано в «Бабушке», а еще долго жила, низенькая, с круглым морщинистым личиком, похожим на яблочко, и приходила просить милостыню к Чапекам в Жернов: придет и не говорит ни слова, пока ей не подадут хлеба, и оттаскала моего отца за волосы, когда мальчишки стали кричать ей вслед разные гадости.

А мой дедушка с материнской стороны был из Гронова; он торговал зерном, а впоследствии держал льномялку. Этот дедушка мой очень хорошо знал папашу Ирасека; тот был булочником и пользовался услугами моего дедушки, который ездил с зерном до самого Градца и возил туда гимназисту Алоису из дома поклоны, ковриги хлеба, а иной раз и шестикрейцеровую кредитку. Моя бабушка со стороны матери была из среды маховских лесорубов; однажды, в старости, перечтя все Ирасеково «У нас» (вслух, как молитву), воскликнула признательно:

— Как славно!

И могу засвидетельствовать: по собственной памяти и понаслышке подтвердила все, что описал там Ирасек: сказала, что все это чистейшая правда.

Место моего рождения — Мале Сватонёвице — славится своей божьей матерью, которая обладает чудотворной силой, хоть и уступает в этом отношении Вамбержицкой. Мама носила ей в дар восковую грудь, чтоб у меня были здоровые легкие; но грудь эта всегда имела женские формы, и у меня возникло тогда странное представление, будто у нас, мальчиков, вовсе нет легких, и напрасное ожидание, что они у меня вырастут в результате маминых молитв.

Перейти на страницу:

Похожие книги