Собрание сочинений в шести томах. т.4

Задержать громадину, романтично жаждавшую провести вечер в кабаке «Пещерка», за особо циничные действия в общественном транспорте было невозможно. Расшвыряв пассажиров, чуть не сорвав автоматические двери с петель, напяливая на ходу штаны, он выскочил из автобуса, остановил поток машин и приказал какому-то частнику рвать на красный свет – на вокзал, в ресторан!

Но оказалось, что вчера там был пожар. Буфет и гардероб наполовину сгорели из-за того, что аварийный брандспойт в сортире оказался трагически чем-то забитым. Вода лишь тихо капала с его конца, а ветхий пожарный рукав и вовсе лопнул от ее напора.

К удаче Германа и ресторанного жулья, спалившего буфет, никто до приезда пожарников не догадался отвинтить от брандспойта медную балду. Притыренные бабки так и лежали внутри нее, хотя вымокли до того, что их обменяли в банке на новые лишь со скандалом и после решительного дядиного звонка из райкома партии…

16

Последний из анекдотов своей жизни Герман рассказал старой даме и Даше, когда они гуляли по праздничному, необычно тихому, но бесноватому, словно в будние дни, Манхэттену. Рассказал весьма озабоченно, потому что резкое ослабление работы памяти всегда ужасно его озадачивало, грозя потерей репутации замечательного кроссвордиста и донжуана, умеющего увлечь провинциальных девушек и дам гигантской эрудицией.

В даун-тауне, неподалеку от Уолл-стрита, Герман не мог не обратить внимания на двух приблатненных молодых людей, таких же, как и он, совков, собравших вокруг себя толпу праздных американцев и туристов. Рожи этих типов были ему прекрасно знакомы по Рижскому рынку Москвы.

Не забудем, что, будучи игроком даже в быту, то есть надеясь на случайную, спасительную встречу с человеком Буша, Герман вышел в город в гриме и костюме Санта-Клауса. Имя это он вспомнил за завтраком, когда тенор Доминго пел по «ящику» Санта-Лючию.

В руках он держал книгу знаменитого поэта Бродского «Стансы к Августе». Даша неглупо заметила, что в рождественском костюме Германа содержался белый, красный и синий цвета Российского флага.

Увидев знакомые рожи хмырей-наперсточников в финансовом эпицентре планеты, Герман заволновался. Более того, он просто задрожал. О тайном значении этой симптоматичной дрожи мы поговорим немного позже.

Некогда эти вот хмыри охмурили его на крупную сумму. Он просто не мог не вспыхнуть от совершенно неуправляемой жажды реванша.

И хотя Внуго шепнул ему в тот миг, что проиграть тут можно все, а выигрывать у хмырей, в сущности, нечего, да и неприлично как-то компрометировать постыдной игорной суетой седины Деда Мороза, он тем не менее подошел поближе и стал внимательно наблюдать за манипуляциями залетных фармазонов. Герману сразу стало ясно, что тут у них сегодня включен самый современный механизм мошенничества. О’кей, ответил он Внуго, на хамство и беспредел ответим с позиций благородной силы.

С собой у него было всего две сотни. Вот банковавший хмырь вручил двадцать долларов богатой, судя по всему, японке, явно освобождаясь от невыносимых в Нью-Йорке правил традиционного поведения. Она верно угадала наперсток, под которым находился металлический шарик.

После нее поставил на кон целую сотню второй хмырь. Он тоже, естественно, угадал, и тогда японка, видимо, решила устроить людям с Рижского рынка настоящий Пёрл-Харбор.

Она положила на игровой лоток две сотни долларов. Хмырь банковавший поманипулировал наперстками. Японка накрыла один из них своей миниатюрной ладонью, поскольку у нее – да и у остальных наблюдателей тоже – не было никаких сомнений в том, что шарик расположен именно под ним.

Однако японка, к величайшему своему удивлению, просадила эту пару сотен. Пока она слабовольно боролась с, должно быть, разумными увещеваниями своего Внуго, второй хмырь снова «угадал» и со счастливым видом притырил в портмоне 180 долларов.

Тут же выиграл пятерку турист из новой Германии. Он повторил ничтожную ставку во второй и в третий раз и все продолжал получать свои жалкие пятерки.

Старая дама не удержалась и тоже поставила десятку. Она ее проиграла, поскольку «наперстник разврата» – так она назвала банковавшего хмыря – был отличным психологом. Он понимал, что старая дама в отличие от японки относится к типу людей, первоначально распаляющихся не от выигрыша, а от проигрыша.

Типологическая натура ее была близка к натуре Германа. Герман хотел предупредить ее игровое движение, но она взглянула на него так, как в мифические времена смотрели царственно властные дамы на фаворитов, опрометчиво вздумавших в чем-либо им перечить. Поставив вновь, она не только отыграла – в полном соответствии с игровой стратегией хмырей – проигранное, но и выиграла целый двадцатник. Японка, лишившаяся всех наличных долларов, выложила на лоток приличный пресс иен. Но шарик оказался совсем не под тем наперстком, который она накрыла своей миниатюрной, слегка дрожавшей от волнения ладошкой. Она весьма растерянно стала смотреть по сторонам, явно ища глазами банковский автомат.