Собрание сочинений в шести томах. т.6

Когда Опс пару-тройку раз в день коротко распоряжался выгулять себя на Тверском, мы выходили из дома… он совсем приуныл, жался к ногам, постоянно вздыхал, переживая смерть Г.П., бродил со мной без всякого интереса, поджав обрубок хвоста, башку печально свесив… а раньше хвост его с утра до вечера крутился по часовой стрелке… порой я говорил ему – исключительно про себя: «эй, мэн, хвост не болт – может отвинтиться, это осложнит твою жизнь…» Опс мгновенно реагировал на мысленное мое замечание, послушно поджимал хвост, задумывался… потом, внимательно оглядевшись и обмозговав ситуацию жизни, снова «включал» свой обрубочек… это было смешно, но смех я скрывал: неловко становилось перед простодушным другом… не верь вот после всего такого в ясновидческое наитие многих животных, лишен которых разум человека, с одной стороны, величественный, со стороны другой, крайне ограниченный… кто знает, возможно, Опс предупредил бы гибель Г.П. и Михал Адамыча, восприми мы с Котей провидческое – за несколько дней до гибели любимой хозяйки – значение его воя и свяжись с отделом безопасности банка…

51

За день до похорон друзей я прикупил в театральном магазинчике набор различных мужских гримов и паричков для пьесы бывшего босяка «На дне», кишевшей отвязанными бомжами… чуть не блеванул от рекламы «Имеем все для любителей самодеятельных трагедий, драм, комедий, мюзиклов, опер и как бы балетов наших дней!..» словом, купил все для придания себе вида невзрачного бомжа и опустившегося человечка с усами и отросшей сивенькой бородкой.

Атмосфера в доме была грустной – не до бесед с прилетевшим из Англии Кевином; днем Котя ошивался у него в отеле, вечером приходил домой.

Поутрянке я загримировался, былые вспомнив детские мечты заделаться либо Холмсом, либо международным Штирлицем; Котя выдал мне какое-то старое тряпье; на Тверской попытался снять такси, но и леваки, и таксисты, едва взглянув на голосовавшего чугрея, проносились мимо всякой рвани и пьяни; тогда я достал из кармана червонец баксов и стал им маячить – моментально был посажен в тачку и довезен до места.

Тащусь по аллейке кладбища походкой человека, вынужденно плетущегося неизвестно куда… и вдруг ни с того ни с сего воображаю, что вижу идущую мне навстречу Марусю… бросило в жар кашеобразной помеси страха со стыдом… показалось, что паричок подпрыгнул на башке, что грим вот-вот размажется по роже…

Мне так вдруг захотелось увидеть Марусю, успев при этом, скажем, волшебно предупредить возможный при такой встрече шок, что я стал выискивать свою подругу среди шедших навстречу молодых женщин… меня по-прежнему подташнивало от подляночной заделки туфтовой смерти… только то утешало, что Марусю и предков так же, как Котю, Опса, Кевина и писателя, сначала ужасно поразит, потом безумно обрадует чудесное явление живого и невредимого Олуха…

Раньше всех являюсь на «кладбище с большим будущим» и, само собой, с не менее огромным прошлым… брожу неподалеку от церкви, отпевали в которой обоих моих друзей, а теперь вот с минуты на минуту должны были их вынести… неподалеку, напоследок упиваясь последними глотками воздуха и света, смиренно ожидали своей очереди покойники в безумно дорогих гробах… рядом с ними – гробы обыкновенные, то есть дешевые… бедняцкая их простота скорбней пронзала душу, чем сиюминутное – перед обреченностью на долгое гниение и тленье – тщеславье позолоты, лака, мореных древесных пород и прочего похоронного марафета… такое же скорбное, но достойное впечатление производили на меня крашеные оградки, похожие на спинки железных кроваток людей, усопших смертным сном… деревянные, иногда сваренные, перекладины крестов на скромных, полузаброшенных могилках, красные звезды безбожников, жалкие совковые таблички… «Сафоновой А. Б., члену профсоюза… временно ушедшей от нас»… вперемежку с такими захоронениями возвышались новенькие, громадные, мраморные и гранитные надгробья совсем молодых, вроде меня, людей и их соседей по разборкам, быть может, врагов и конкурентов… железные с бронзовыми набалдашниками решетки оград и надписи, надписи, надписи… «Вечно живому кенту Серьгану, несвоевременно павшему в жестокой разборке с хорошо вооруженными силами зла»… и все в том же стиле.

Я подошел поближе к церкви; какой-то хмырь, вышедший покурить (внешне добродушный, если б не бульдожьи челюсти, всегда готовые к мертвой хватке), говорил менту в генеральской форме:

«Отпевание, Матвей Степаныч, закончилось достаточно классно – как Апостол Павел прописал».

От шедевров его новоречи так и шибало мелодией «Мурки»… мне стало совсем уж тоскливо и горько… блатная песенка, с детства знакомая, как назло, путалась в извилинах мозга, издевательски навязчиво подтрунивая над порядком издерганной моей психикой… как Апостол Павел прописал… как Апостол Павел прописал…