Она дошла до края каменного балкона и остановилась. „Как оборотень“, подумал я. С секунду она простояла неподвижно, словно к чему-то прислушиваясь или выжидая чего-то, потом быстро, как змея, перегнулась, вытянулась и протянула пальцы по направлению к соседнему окну. Это было окно моего кабинета. „Вот оно что“, — мгновенно понял я всё, — „план Кримгильды“. И сейчас же в ответ из темноты раздался тихий, сухой и раздельный стук. Один раз, потом другой и третий — стук пальцем по стеклу. Она облегчённо вздохнула, даже слегка кивнула головой, выпрямилась, своей обычной походкой вошла в комнату, закрыла дверь, подошла к столу, выбрала из портсигара папиросу, постояла так немного, держа её в зубах, потом погасила лампу и пошла к кровати. Я схватил её, когда она легла со мной рядом и сонно повернулась на бок. Мне хотелось её взять живьём, и поэтому я приказал: „Лежи смирно. Я всё знаю!“ И тут произошло что-то такое, чего я не могу объяснить до сих пор. Я схватил её за горло, а под моими пальцами, руками оказалось что-то сильное, мускулистое, пружинистое, такое, как будто я хватал не женщину, а огромную змею или рыбу. Она мгновенно ушла из моих рук, и прямо над собой я увидел со странной, навек запомнившейся мне отчётливостью её занесённую руку и лицо — вот эти проклятые, косо прорезанные, кошачьи глаза, прямую, короткую, тигриную складку на лбу, — и сейчас же меня всего залила такая жгучая боль и тошнота, что я закричал. Потом уже я понял — она метила в сонную артерию и промахнулась. Как-то я сумел изловчиться и ударить её головой в нижнюю челюсть, а когда она рухнула — страшнее этого удара нет ничего, — соскочить на пол к звонку. Она задохнулась, упала, потом села на кровать и с минуту так просидела неподвижно. В это время колени у меня тоже дрогнули, и я опустился у её ног на пол. „Кто ты?“ — спросил я её. Она не ответила и отвернулась... Тогда...»
Тут на столе зазвонил телефон, и Курцер осторожно положил ручку и снял трубку.
— Да, да, — сказал Курцер и перевёл взгляд на секретаря, который вошёл в комнату и остановился у двери.
— Здравствуйте, коллега, — сказала Курцеру телефонная трубка. Напоминаю вам, что вы мне обещали поговорить с господином Войциком. Мне нужно уезжать, и я хотел бы присутствовать при разговоре. Я ему придаю серьёзное значение.
— Когда вы уезжаете? — спросил Курцер, и лицо его перекосилось.
— Я за вами прислал автомобиль, — сказала телефонная трубка. — Я хочу, чтобы вы испытали его. Это новая машина фирмы «Опель», пятый пробный экземпляр, вышедший из сборочного цеха всего три дня тому назад.
— Хорошо, — сказал Курцер и обернулся к Бенцингу. — Что, машина уже прибыла? Я сейчас еду. Только позовите мне Курта. Он спит, но его всё равно надо разбудить.
Курт пришёл и остановился около двери. Курцер сидел за столом и что-то быстро писал карандашом в блокноте.
— Да, да, Курт, — сказал он, мельком взглянув на садовника. — Да, да, голубчик. Давно, давно мы не виделись с вами. Очень давно. Я вот сейчас кончу и... Вы курите, Курт?
— Только трубку, — тихо ответил Курт, не сводя с Курцера больших горящих глаз. — От папирос у меня болит грудь.
— Ага, только трубку! Хорошо, хорошо, если трубку. Бенцинг! — крикнул он, и Бенцинг вошёл. — Вот, — сказал Курцер, — возьмите и прочтите. Это на тот случай, если я почему-либо задержусь.
— Так, сударь, слушаюсь, — сказал Бенцинг, бегло прочитав листки, исписанные закорючками и крючками. — Понятно.
— Это только тогда, разумеется, действительно, если я задержусь в городе, но я не задержусь там.
— Всё понятно, сударь, — ответил Бенцинг и слегка поклонился.
— Да, да, Курт, — сказал Курцер, отворачиваясь от Бенцинга. — Вас ведь Куртом зовут? Так? Слушайте, мы ведь где-то виделись?
— Так точно, — ответил Курт тихо и почтительно и вытянул руки по швам. — Так точно! Виделись. При вашей лаборатории служил. Там ещё баллон тогда взорвался, помните?
— А как же мы с вами расстались? — вдруг слегка нахмурил брови Курцер, словно не то что припоминая, а просто что-то ставя на вид Курту и прося от него объяснения. — Вы ведь, кажется... — он остановился, глядя на него.