– Корита, – медленно произнес Мортон, – вы вместе с Крэнесси и Ван Хорном осматривали город. Как ты полагаешь, кот и вправду деградировавший потомок господствовавшей на этой планете расы?
Стройный японец-археолог уставился в небо, словно вбираясь с мыслями.
– Командир Мортон, – произнес он наконец почтительно, – здесь кроется какая-то загадка. Взгляните на эти руины, обратите внимание на почти готические линии архитектуры. Хотя эти существа и построили мегаполис, они не утратили связи с природой. Вы не увидите на зданиях никаких орнаментов, ибо здания орнаментальны сами по себе. Аналогами этих строений на Земле являются дорические колонны, египетские пирамиды и готические храмы, которые словно вросли корнями в почву.
Или посмотрите на извилистые улочки. Если этот одинокий заброшенный мир можно считать родиной цивилизации, то сама природа возвышала их сердца. Сохранившиеся механизмы доказывают, что они были прекрасными математиками, но в первую очередь они были артистическими натурами. Им претила четкая геометрия они сознательно избегали ее во имя естественности. Гениальная непринужденность, чистая радость заложены в искривленном нелогичном расположении домов и улиц, чувство силы, святой веры в себя. Это была не дряхлеющая, поседевшая за тысячелетия цивилизация, а очень молодая, энергичная культура, уверенная, гордая своей целью.
И вдруг все разом кончилось. Быть может, в тот момент здешняя культура пережила свою битву Туров и начала разрушаться, как древняя культура мусульман. Или просто из золотого века перенеслась сразу в эпоху раздробленных государств. В истории Китая этот период длился с 480 по 230 год до нашей эры и закончился превращением царства Цинь в Китайскую империю. Египет пережил нечто подобное между 1780 и 1580 годами до нашей эры, где последнее столетие, время владычества гиксосов, лучше и не поминать. Рим испытал это начиная с Харона, а самое кошмарное – со 133 по 31 год до нашей эры – с Гракхов до Актиума. Западноевропейцы и американцы переболели тем же в девятнадцатом и двадцатом столетиях, и современные историки единодушны в том, что человечество, расселившись по галактике, вступило в эту же фазу лет пятьдесят назад, хотя, конечно, не с такими разрушительными последствиями.
К чему я говорю обо всем этом, командир? А к тому, что такой переход никогда не совершается внезапно. Процесс этот очень долог и неизбежно начинается с ниспровержения священных прежде устоев. Идеалы улетучиваются под жестокими ударами холодного рассудка. Скептицизм возводится в абсолют.
Судя по всему, катастрофа застигла здешнюю цивилизацию в пору ее наивысшего расцвета и принесла с собой все ужасы такого крушения: падение нравственности, разгул преступности, исчезновение всякого понятия об идеалах и полное безразличие к смерти. Если этот… кот – потомок такой расы, то это коварный, хладнокровный убийца, который запросто перегрызет горло собственному брату.
– Хватит, – решительно сказал Кент. – Я с удовольствием исполню роль палача, командир!
– Послушай, Мортон, – вмешался Смит. – Ты не имеешь права убить зверя, даже если он и виноват. Это же биологический уникум!
Кент и Смит обменялись свирепыми взглядами. Мортон задумчиво посмотрел на них и сказал, нахмурившись:
– Корита, я склоняюсь к тому, чтобы принять в качестве рабочей гипотезы твою теорию. У меня только один вопрос: кот принадлежит к периоду более раннему, чем наша эпоха, или нет? Я понимаю, что мы вступаем в наиболее развитую эру нашей культуры, а зверь внезапно выпал из истории в самый мрачный период его цивилизации.
– Именно так и обстоит дело. Он, скорее всего, из середины десятой цивилизации своего мира, а мы у себя завершаем восьмую. При этом каждая из десяти местных цивилизаций неизбежно возникала на руинах предыдущей.
– В таком случае котенок не подозревает, что мы, благодаря нашему скептицизму, сразу же вычислили его как убийцу?
– Он понятий об этом не имеет. Для него наше открытие будет родом волшебства.
Мортон зловеще усмехнулся:
– Что ж, тогда я, пожалуй, послушаюсь тебя, Смит. Пусть котенок живет. Теперь нам известна его кровожадная сущность, и мы вполне можем обезопасить себя. Впредь всякие фатальности будут считаться следствием беспечности членов экипажа. Конечно, не исключено, что мы ошиблись в своих подозрениях. У меня, как и у Зиделя, сложилось впечатление, что зверь все время был где-то рядом. Ладно… Нам нельзя оставлять беднягу Джарви в таком виде. Сколотим ему гроб и похороним как подобает.
– Нет! – рявкнул Кент и тут же залился краской, стушевавшись: – Прошу прощения, командир. Думаю, надо сделать иначе. Я уверен, проклятому коту что-то было нужно от тела Джарви. На первый взгляд все части тела на месте, но чего-то в организме Джарви