Милостивый Боже, сколько еще?
Но ее серый видел, куда идет. Она уже не сомневалась в этом. Он шагал вперед, будто этот путь сквозь кошмар был его привычной работой. Он ни разу не прижал ее колено к скале, и, надо полагать, держался на безопасном расстоянии от обрыва. Значит, темнота существует только у нее в сознании? Работа Маргала?
«Не думай сейчас об этом, Гилберт. Просто двигайся вперед и молись».
Можно было поверить, что некто, создав чудовищный морок, понял, что его замысел не сработал. Понял, что она не запаниковала, не сорвалась с мулом в пропасть. Гром барабанов стал громче. Казалось, череп вот-вот лопнет or грохота.
«Я ничего этого не вижу. Это только у меня в мозгу».
Большой серый мул шел вперед.
Вихрь замедлился, побледнел. Пламя осело гаснущими огоньками. Небо просветлело, и на нем проступило солнце. Впереди медленно проявлялся силуэт второго мула и Джозефа с Тиной у него на спине. Джозеф остановился там, где кончался обрыв и тропа снова уходила в лес. Спрыгнув с седла, он поставил на землю и Тину. Девочка вцепилась ему в ноги. Догнав их, спешилась и Кэй.
Они с Джозефом уставились друг на друга. Красивое лицо гаитянина цвета древесной золы безжизненно застыло. Девочка дрожала, прижимаясь к нему, и в ее устремленных на Кэй глазах стоял тот же ужас.
«Кошмар предназначался не для меня одной. Они тоже проехали сквозь него».
Кэй чувствовала, что должна как-то их успокоить:
— Ну… вот мы и здесь, а? Сут-Дьябле остался позади.
«Блестяще, — подумалось ей. — Как раз то, чего говорить не следовало».
— М'зель… что это было?
— А как по-твоему?
«Надо его разговорить. Стереть с его лица эту призрачную бледность. И с лица Тины тоже».
— Все потемнело, м'зель. Ущелье горело. Пламя поднималось до самой тропы, и я кашлял от дыма.
Она молча смотрела на парня.
— Барабаны, — хрипло продолжал он. — Я слышал все три барабана — барабан-мужчину, второй и булу. И кажется, еще и четвертый. Еще и ассатор-великан.
— Это было только в нашем сознании, — возразила Кэй. — А не на самом деле.
— М'зель, это было. — Он обернулся пепельным лицом к Тине. — Ведь было, тай-фай?
Девочка, онемевшая от страха, только кивнула.
— Нет, — покачала головой Кэй. — Не барабаны, а просто гром, и огня настоящего не было. Пройди назад и взгляни сам.
Он не желал тронуться с места. Когда она взяла его за руку и потянула, парень уперся.
— Только выйдем на обрыв, — уговаривала она, — чтобы тебе было видно.
— Нет, м'зель!
— Этого не было, Джозеф. Говорю тебе, не было! Это нам просто представилось. А теперь идем.
Он мотал головой из стороны в сторону, и сдвинуть его с места не удавалось.
В больнице она научилась проявлять характер, когда в том была надобность.
— Черт побери, Джозеф, не будь таким упрямцем. Идем смотреть! — Она так дернула парня, что тот едва устоял на ногах.
Он дал ей протащить себя к месту на тропе, откуда видно было ущелье. Оно лежало в страшной глубине, но на зелени не было и следа огня.
— Вот видишь? Если бы там в самом деле бушевал пожар, ты и теперь бы видел огонь и чуял дым. Теперь ты мне веришь?
— Я знаю, что видел!
— Ты знаешь, что тебе показалось, и только.
О господи, если бы в креольском нашлись слова для такого рода дискуссий! Но их не было. Это был простой язык, в котором едва хватало слов для самых основных понятий. Так мало слов, которые позволяют думать.
«Ну ладно, тогда держись основных понятий».
— Ладно, Джозеф. Огонь был, но его больше нет. Едем дальше.
Но парень замотал головой:
— Нет, м'зель. Только не я. Я возвращаюсь.
— Что?!
— То, что было, — это предупреждение. Если мы поедем дальше, будет хуже.
Догадываясь, что и на ее лице предательская бледность, она встала перед ним, уперев руки в бока:
— Ты не можешь так со мной обойтись, Джозеф. Ты взялся проводить нас в Буа-Саваж. Я уже отдала тебе половину платы.
— Я верну. До последней монетки.
— Джозеф, прекрати. Прекрати сейчас же! Я должна отвезти Тину домой, а ты должен мне помочь. Это сумасшествие нас не касается. Оно было для кого-то другого. Кому нужно мешать Тине вернуться домой?
— Я возвращаюсь, м'зель. Я боюсь.
— Неужто ты такой трус!
Он только пожал плечами.
Она старалась. Добрых двадцать минут она умоляла, задабривала, упрашивала его подумать о Тине, грозила гневом полицейского, нанявшего ей проводника. Она не сдавалась еще долго после того, как поняла, что все напрасно. Он хорошо относился к ней и привязался к девочке, но он слишком напуган.
— Ладно. Если уж не идешь дальше, по крайней мере скажи мне, как туда добраться. Потому что я поеду и без тебя.
— М'зель, не надо!
— Эта тропа приведет нас в Буа-Саваж или с нее можно сбиться?
Жалобным шепотом, понурив взгляд, он ответил:
— Тут одна тропа. Вы не собьетесь.
— Тогда, пожалуйста, переложи багаж, чтобы у нас с Тиной осталось все, что может понадобиться. — Отцепив от седла коричневую сумку, она отступила в сторону.
Он молча повиновался. Они с Тиной не спускали с него глаз. Глаза у малышки стали в пол-лица.