Собрание стихотворений

Мы купим белую большую яхту
И Африку прекрасно обогнем.
Пусть солнце хлынет в угольную шахту,
Нам надоел наш темный тесный дом.

Нет, лучше мы поедем на раскопки,
А в Сирии, в пустыне, — солнце, зной.
Вообразите белый шлем из пробки
Над вашей белокурой головой!

Вообразите простоту пейзажа:
Костер, палатка, каравана след.
И день, когда таинственная ваза
Вдруг явится из мусора на свет.

Хотите, мы на ледоколе с вами
Предпримем грандиозные труды,
Где под трагическими небесами
Любовь — крушение, а сердце — льды?

И там, в чудесном холоде искусства,
Прижавшись близко, будем погибать,
В дневник записывать большие чувства,
Сигналы бедствия в пространство слать?

Но Вы боитесь холода сонета,
Вам Африка милее во сто крат.
Вы любите оливы, пальмы, лето,
Загар, на солнцепеке виноград.

1935

115. «Труды людей, и предприятья пчел…»

Труды людей, и предприятья пчел,
И геометрия пчелиных сот.
Постройка дома, прилежанье школ,
Пшеничные амбары, воск и мед.

О, как прекрасно это — строить дом,
Пшеницу насыпать в большой амбар,
Хозяйственной пчелою над цветком
Трудиться, хлопотать в полдневный жар!

Вот почему сквозь слезы мы глядим
На все, в чем пользы нет, — на тлен стихов,
На бесполезный фейерверк, на дым,
На ваше платье в мишуре балов.

1936

116. «Вдруг полюбила муза паровоз…»

Вдруг полюбила муза паровоз,
Его бока крутые и дыханье,
Вращенье красное его колес,
Его огромнейшие расстоянья.

Когда он, оставляя дымный след,
Проходит с грохотом по виадуку,
Она ему платочком машет вслед
И в знак приветствия подъемлет руку.

На свете всех счастливей машинист:
Он дышит этим воздухом вокзальным,
Он слышит звон пространства, ветра свист
На перегоне дальнем триумфальном.

И вот, в агавах пыльных за горой —
Романский городок в тепле зефира,
Где горожанка смуглою рукой
Берет билет в окошечке кассира.

1935

117. «Может быть, ты живешь в этом доме…»

Может быть, ты живешь в этом доме,
Надеваешь прекрасное платье
В этот час, в этом мире зеркал.
К волосам из пшеничной соломы
Так подходит открытое платье,
Чтобы ехать в театр иль на бал.

Ничего… Ни жестокость мучений,
Ни тяжелых высоких сомнений,
Ни заломленных в ужасе рук,
Только сердца спокойного стук.

Только чистый проветренный воздух,
Только в оранжерейном морозе
Плечи — мрамор, как жар в холодке.
Только капля духов. И весь воздух
Стал подобен химической розе,
Одуванчик — пуховке на жаркой щеке.

1937

118. В ИЕРУСАЛИМЕ