Собрание стихотворений

Поднят был корабль безумный мой:

Нет, не парус, распятый и серый,

В неизвестный край меня влечет -

Страшен мне "подводный камень веры"1

Роковой ее круговорот!

Ноябрь 1910, Петербург

1 Тютчев (прим. О. Мандельштама)

x x x

Темных уз земного заточенья

Я ничем преодолеть не мог,

И тяжелым панцирем презренья

Я окован с головы до ног.

Иногда со мной бывает нежен

И меня преследует двойник;

Как и я -- он так же неизбежен

И ко мне внимательно приник.

И, глухую затаив развязку,

Сам себя я вызвал на турнир;

С самого себя срываю маску

И презрительный лелею мир.

Я своей печали недостоин,

И моя последняя мечта -

Роковой и краткий гул пробоин

Моего узорного щита.

1910?

x x x

Медленно урна пустая,

Вращаясь над тусклой поляной,

Сеет, надменно мерцая,

Туманы в лазури ледяной.

Тянет, чарует и манит -

Непонят, невынут, нетронут -

Жребий,-- и небо обманет,

И взоры в возможном потонут.

Что расскажу я о вечных,

Заочных, заоблачных странах:

Весь я в порывах конечных,

В соблазнах, изменах и ранах.

Выбор мой труден и беден.

И тусклый простор безучастен.

Стыну -- и взор мой победен.

И круг мой обыденный страстен.

11 февраля 1911

x x x

Когда подымаю,

Опускаю взор -

Я двух чаш встречаю

Зыбкий разговор.

И мукою в мире

Взнесены мои

Тяжелые гири,

Шаткие ладьи.

Знают души наши

Отчаянья власть:

И поднятой чаше

Суждено упасть.

Есть в тяжести радость,

И в паденьи есть

Колебаний сладость -

Острой стрелки месть!

Июнь 1911

x x x

Душу от внешних условий

Освободить я умею:

Пенье -- кипение крови

Слышу -- и быстро хмелею.

И вещества, мне родного

Где-то на грани томленья,

В цепь сочетаются снова

Первоначальные звенья.

Там в беспристрастном эфире

Взвешены сущности наши -

Брошены звездные гири

На задрожавшие чаши;

И в ликованьи предела

Есть упоение жизни:

Воспоминание тела

О... неизменной отчизне...

Июль 1911

x x x

Я знаю, что обман в видении немыслим

И ткань моей мечты прозрачна и прочна;

Что с дивной легкостью мы, созидая, числим

И достигает звезд полет веретена,-

Когда, овеяно потусторонним ветром,

Оно оторвалось от медленной земли,

И раскрывается неуловимым метром

Рай -- распростертому в уныньи и в пыли.

Так ринемся скорей из области томленья -

По мановению эфирного гонца -

В край, где слагаются заоблачные звенья

И башни высятся заочного дворца!

Несозданных миров отмститель будь, художник,-

Несуществующим существованье дай;

Туманным облаком окутай свой треножник

И падающих звезд пойми летучий рай!

Июль 1911

x x x

Ты прошла сквозь облако тумана.

На ланитах нежные румяна.

Светит день холодный и недужный.

Я брожу свободный и ненужный...

Злая осень ворожит над нами,

Угрожает спелыми плодами,

Говорит вершинами с вершиной

И в глаза целует паутиной.

Как застыл тревожной жизни танец!

Как на всем играет твой румянец!

Как сквозит и в облаке тумана

Ярких дней сияющая рана!

4 августа 1911

x x x

Не спрашивай: ты знаешь,

Что нежность безотчетна,

И как ты называешь

Мой трепет -- все равно;

И для чего признанье,

Когда бесповоротно

Мое существованье

Тобою решено?

Дай руку мне. Что страсти?

Танцующие змеи!

И таинство их власти -

Убийственный магнит!

И, змей тревожный танец

Остановить не смея,

Я созерцаю глянец

Девических ланит.

7 августа 1911

x x x

В лазури месяц новый

Ясен и высок.

Радуют подковы

Звонкий грунт дорог.

Глубоко вздохнул я -

В небе голубом

Словно зачерпнул я

Серебряным ковшом!

Счастия тяжелый

Я надел венец.

В кузнице веселой

Работает кузнец.

Радость бессвязна,

Бездна не страшна.

Однообразно

Звучно царство сна!

12 ноября 1911

* Поздний вариант: стихотворение названо "Кузнец", отличается последней строфой и датировкой:

Круглое братство

Он для всех кует.

Легкий месяц, здравствуй!

Здравствуй, Новый год!

Ноябрь 1911, 1922

x x x

Стрекозы быстрыми кругами

Тревожат черный блеск пруда,

И вздрагивает, тростниками

Чуть окаймленная, вода.

То -- пряжу за собою тянут

И словно паутину ткут,

То -- распластавшись -- в омут канут -

И волны траур свой сомкнут.

И я, какой-то невеселый,

Томлюсь и падаю в глуши -

Как будто чувствую уколы

И холод в тайниках души...

1911

x x x

Тысячеструйный поток -

Журчала весенняя ласка.

Скользнула-мелькнула коляска,

Легкая, как мотылек.

Я улыбнулся весне,

Я оглянулся украдкой,-

Женщина гладкой перчаткой

Правила, точно во сне.

В путь убегала она,

В траурный шелк одета,

Тонкая вуалета -

Тоже была черна...

1912 (1911?)

x x x

Когда показывают восемь

Часы собора-исполина,

Мы в полусне твой призрак носим,

Чужого города картина.

В руках плетеные корзинки,

Служанки спорят с продавцами,

Воркуют голуби на рынке

И плещут сизыми крылами.

Хлеба, серебряные рыбы,

Плоды и овощи простые,

Крестьяне -- каменные глыбы

И краски темные, живые.

А в сетке пестрого тумана

Сгрудилась ласковая стая,

Как будто площадь утром рано -

Торговли скиния святая.

1912

Шарманка

Шарманка, жалобное пенье,

Тягучих арий дребедень,-

Как безобразное виденье,

Осеннюю тревожит сень...

Чтоб всколыхнула на мгновенье

Та песня вод стоячих лень,

Сентиментальное волненье

Туманной музыкой одень.

Какой обыкновенный день!

Как невозможно вдохновенье -

В мозгу игла, брожу как тень.

Я бы приветствовал кремень

Точильщика -- как избавленье:

Бродяга -- я люблю движенье.

16 июня 1912

x x x

А. Ахматовой

Как черный ангел на снегу

Ты показалась мне сегодня,

И утаить я не могу-

Есть на тебе печать Господня.