Собрание стихотворений

* * *
Ах, какое надо мною бьется зарево^{566}

,когда я, освободясь от чепухи,
для тебя, моя загаданная, заново
переписываю старые стихи.

Не затем, чтобы хвалиться да куражиться,

прошлым горем душу жалобить твою.
Жар остынет, боль утихнет, жизнь уляжется, —
от стиха ж я ни таинки не таю.

Ничего я в них сейчас не переделывал:

ветер был и север был в моей судьбе.
Хочешь, буду водопадом, стану деревом,
если это больше по сердцу тебе?

Как сказать мне про тебя, чтоб не обиделась?

Как назвать мне, задыхаясь и томясь,
небывалость, неизбывность, необыденность
и несбыточность всего, что между нас?

Ну а свету-то на ветках, ну а дрожи-то!

Чудом вяжется разорванная нить.
Если б можно было все, что порознь прожито,
нам, нашедшимся, вернуть и разделить.

Как бессмысленно я душу разбазаривал.

Все, что было, мне казалось трын-трава.
Вот зачем я собираю в песню заново
разлетевшиеся по ветру слова.

Не смотри на них надменно и насмешливо,

не кори меня в мороз и в гололедь:
«мол, земного и небесного не смешивай,
не пытайся душу телом отогреть».

Мне отдельных от тебя вовек не надо снов,

лишь тобой они милы и высоки.
Все, что связано с тобой, светло и сладостно.
Ты прекрасней, чем деревья и стихи.

Сколько лет я шел к тебе с начала самого.

Прочитай меня, услышь меня, молю.
Для тебя, моя загаданная, заново
начинаю жизнь мою.

Нет ни чуда в ней, ни смысла несказанного,

все-то дни мои — такие пустяки.
С грустью переписываю заново
старые стихи.

Начало 1968

* * *
Пройдусь ладонью, как по клавишам^{567}

,по книг любимых переплетъям.
Спасибо всем, меня поздравившим
с моим пятидесятилетьем.

Я всем воздать не в состоянии,

кем скудный жребий мой завышен,
на многодальнем расстоянии
прослышавшим и не забывшим.

Да что нам в лирике стоической,

когда, не снизясь до угрозы,
метя одеждой кристаллической,
грядут крещенские морозы.

Уже затих застольной ночи звон,

и, как пустынник под оливой,
делюсь святыней с одиночеством,
устав от фальши говорливой.

Попавший из огня да в полымя,

речами шумными привечен,
томлюсь бедой, что в эту пору мне
на те слова ответить нечем.

Наполнен ленью и прохладою,

обязан призракам и теням,
навряд ли страждущих порадую
души случайным совпаденьем.

Во мраке века, там, где я не я,

безмерно, свято и упрямо
всем существом боюсь деяния,
как преступления и срама.

Но и всегда в долгу у помнящих,

рассеянных по белу свету,
благодарю душой за помощь их,
такую нужную поэту.

1973