Собрание стихотворений

              ЗИНЕ МИРКИНОЙ

^{156}

Душа родная, человек живой,

пророк Господень с незлобливым взглядом,
даривший нас миротворящим ладом,
смиреньем дум и гулкой тишиной.

Друг на земле и в Вечности сестра, —

вот Вы больны, вот мы от Вас далече,
но с нами — Ваши письма, наши встречи,
стихи в лесу, у Вашего костра.

Не Вы ли нам открыли свет глубин,

что есть во всех, но лишь немногим ведом,
и озарили тем блаженным светом
искус и мрак безжизненных годин?

Не Вы ли нам твердили о Творце,

о правоте Его сокрытой воли,
что нам нести без ропота и боли
и, вверясь ей, не думать о конце?

Не Вы ль учили: светел духа путь,

лишь тропы тела путаны и зыбки,
и скорби нет в звучанье горней скрипки,
но зовче зов и явственнее путь?

Спасибо Вам за то, что с той поры

и нашим снам светлее и свободней,
за смысл и тайну сказки новогодней,
за все, за все несчетные дары.

За негасимый праздник Рождества —

о, сколько душ он вырастил и поднял! —
за крестный путь, за каждодневный подвиг,
за кроткий жар и тихие слова…

Зачем же вдруг, склонясь на голос тьмы,

о бедный друг, в той горестной заботе,
устав от мук, Вы смерть к себе зовете,
забыв свои бессмертные псалмы?

Зачем Вы вдруг поникли головой,

«прости» всему и замолчали миру,
из рук роняя творческую лиру, —
душа родная, человек живой?

Да не умолкнет славящая песнь,

а нам дай Бог не упустить ни звука
из песни той. Что Вечности — разлука?
Что Духу — смерть? Что Сущности — болезнь?

Но если это нужно так Ему,

мой скудный век Ему на усмотренье:
пусть Вам оставит свет, восторг, паренье,
а мне даст тяжесть, терния и тьму.

О, дай мне Бог недолго быть в долгу,

средь дрязг и чар, в одеждах лживых Духа.
Дай Бог Вам сил, и радости, и слуха.
Так я молюсь — и лучше не могу.

1975

.Когтями на душу собака — разлука.

А пала дорога, последняя в мире,

бессрочней острога, бескрайней Сибири.

Уже не помогут ни рощи, ни реки,

чтоб нам не расстаться на вечные веки.

За дебри и зори уводит дорога,

страшнее любого тюремного срока.

Заплачет душа по зеленому шуму,

но поздно впотьмах передумывать думу.

Мы вызубрим ад до последнего круга,

уже никогда не увидев друг друга.

Прощайте ж навеки и знайте, уехав,

что даже не Пушкин, не Блок и не Чехов,

не споры ночные, не дали речные,

не свет и не память — ничто не Россия.

Забудьте на воле наш холод холуйский,

но лучшее в доле зовите по-русски.

Тряхните над миром сумой переметной,

авось разрастется росток перелетный.

Крутое решенье, кромешная мука,

чтоб сердце до крови изгрызла разлука.

<1975>