Собрание стихотворений

Слабая документированность жизни А. Д. Кантемира и до сих пор составляет серьезное препятствие при изучении основных проблем мировоззрения и творчества писателя, при выяснении его философских и общественно-политических взглядов в особенности. Даже лучшая работа, посвященная выяснению названных проблем — глава о Кантемире в «Истории русской общественной мысли» Г. В. Плеханова, — не свободна от серьезных ошибок. Так, например, Плеханов не нашел ничего значительного в философских воззрениях А. Кантемира, а в его «Письмах о природе и человеке» (1742) увидел лишь «попытку отстоять религиозные верования, которые начали тогда сильно колебаться на Западе под влиянием просветительской философии».[1] Между тем религиозные верования не занимали в сознании А. Кантемира того места и роли, которые приписывал им Октавиан Гуаско, а вслед за ним и многие другие исследователи писателя-сатирика. На самом деле названный философский трактат Кантемира был выражением именно той философии, которая расшатывала религиозные верования. Изложенные Кантемиром в «Письмах о природе и человеке» взгляды имели много общего с картезианским рационализмом и деизмом, пытавшимися примирить религию с наукой. Важно отметить и то, что, признавая первопричиной мира бога, Кантемир в своих доказательствах обращался к авторитету Вергилия и Цицерона, а не священного писания, и, как сторонник рационализма, признавал наличие объективного мира и научные методы его познания. Философия деизма, сторонником которой был Антиох Кантемир, в условиях господства феодально-церковного мировоззрения, по определению К. Маркса, была одной из форм «избавления от религии».[2]

В «Письмах о природе и человеке» Антиох Кантемир выступал с возражениями против атомистической теории Эпикура, и тем не менее можно утверждать, что отношение Кантемира к Эпикуру и другим представителям философского материализма было весьма противоречивым. Об этом свидетельствует усиленное внимание Кантемира к Лукрецию, трактат которого «О природе вещей» представлен в библиотеке А. Кантемира тремя различными изданиями. Получив от своей знакомой г-жи Монконсель известие о том, что кардинал Полиньяк работает над сочинением своего «Анти-Лукреция», Кантемир писал ей 25 мая 1738 года из Лондона: «... насколько могу судить, «Анти-Лукреций» есть произведение столько же ученое, сколько и привлекательное, равно как и та книга, которую оно критикует».[1]

В III сатире Кантемир поместил портрет «проклятого безбожника» Клитеса. Важно отметить при этом, что при переработке этой сатиры в 1742–1743 годах писатель выбросил из нее как названный портрет, так и относящееся к нему примечание.

Не исключена возможность, что направленные против Эпикура и «безбожников» места в первой редакции III сатиры были продиктованы Кантемиру тактическими соображениями. I сатира Кантемира, как известно, навлекла на него подозрение в безбожии, и поэтому, посвящая III сатиру Феофану Прокоповичу, который был также подозреваем в безверии, Кантемир вынужден был из соображений предосторожности отмежеваться от «хулителей веры». Антиох Кантемир уже в первых своих сатирах выступил противником клерикализма и религиозного догматизма и продолжал оставаться им до конца жизни. За два месяца до смерти, узнав из письма сестры Марии о ее желании постричься в монахини, Кантемир писал ей: «О том вас прилежно прошу, чтоб мне никогда не упоминать о монастыре и пострижении вашем, я чернецов весьма гнушаюсь и никогда не стерплю, чтоб вы вступили в такой гнусный чин, или буде то противно моей воли учините, то я ввек уж больше вас не увижу».[2]

В пропаганде гелиоцентрической системы Коперника и защите положительных наук от вмешательства и посягательств церковников, в стремлении Кантемира к исследованию «причин действий и вещей» (см. VI сатиру) проявились материалистические элементы в философском сознании А. Кантемира, развитие которых, обусловленное исторической обстановкой и обстоятельствами личной жизни писателя-мыслителя, не вышло, однако, за пределы просветительского деизма.

Нельзя согласиться с Г. В. Плехановым и в том, что «дорогое Кантемиру западное просвещение не заронило в его душу ни тени сомнения относительно правомерности крепостной зависимости крестьян. Зависимость эта представлялась ему чем-то вполне естественным». [1]

Проблема «благородства» и «подлости», власть имущих и народа волновала Кантемира с самого начала его литературной деятельности. Уже в I сатире (1 ред., стихи 75–76) Кантемир противопоставляет «подлых» «знатным», и сочувствие его на стороне первых.. [2]

В сатире II «польза народу» расценивается как высшее достоинство государственного деятеля (1 ред., стихи 123–126) и, наоборот, дворянин, равнодушно взирающий на «бедства народа», подвергается осмеянию (1 ред., стихи 167–168). В этой же сатире автором прославляется «соха» как первоначало всех званий и всех сословий (1 ред. стихи 300–309). В примечаниях к этой же сатире упоминаются труды Пуффендорфа, в которых содержится, по словам Кантемира, «основание права естественного».