Собрание стихотворений

В III сатире поступки Катона и Нарциза осуждаются потому, что они совершаются не в «пользу народа» (1 ред., стихи 211–212 и 225–228). Вспоминает сатирик о народе и в портрете подьячего, который «силится и с голого драти» (1 ред., стих 342).

В V сатире Кантемир не только упоминает о народе (портрет «войнолюбца», истребляющего народы, 1 ред., стихи 133–140, образ «бедного босого», 1 ред., стих 236), но и показывает народ в образе пахаря и солдата.

В сатире V дана кроме того изумительная по своей выразительности и краткости характеристика антинародной сущности феодального судопроизводства:

Сколько сирот померло, сколько вдовиц тают
Пока стряпчие с дьяком выписку счиняют.

(1 ред., стихи 183–184)

Поставленная в самом начале литературной деятельности Кантемира тема народа получает свое дальнейшее развитие в его последующем творчестве. В ранних сатирах писателя народ — это нередко или лишенное конкретных очертаний абстрактное понятие, или понятие, воспринимаемое сквозь призму древнерусской нравоучительной литературы («неимущие», «убогие» и т. д.). Во второй редакции ранних сатир и в сатирах, написанных за границей, понятие народ наполняется более конкретным социальным содержанием.

В первой редакции I сатиры о «естественном праве» было робкое замечание в примечании. Во второй редакции этой сатиры о существовании «гражданских уставов», «естественного закона» и «народных прав» Кантемир заявляет во всеуслышание в самом тексте сатиры (стихи 151–152).

Большую определенность получают во второй редакции также общественно-политические положения II сатиры.

Та же и в свободных
И в холопах течет кровь, та же плоть, те ж кости.
Буквы, к нашим именам приданные, злости
Наши не могут прикрыть...

(стихи 108–111)

...пахарь и вельможа
Равны в суде, и одна правда превосходна...

(стихи 272–273)

...каменный душою,
Бьешь холопа до крови...

(стихи 289–290)

Термин «холоп», означающий крепостного, в первой редакции II сатиры отсутствовал. Не было в первой редакции II сатиры и таких гневных инвектив, как эта:

Мало ж пользует тебя звать хоть сыном царским,
Буде в нравах с гнусным ты не разнишься псарским.

(стихи 101–102)

Рассказывая о своей встрече с Кантемиром в день вступления Франции в войну за австрийское наследство (1741), Гуаско сообщает: «Я встретил его возвращавшимся из театра, где он видел несколько министров. — Я не понимаю, —сказал он в связи с этим, — как можно спокойно идти в театр, подписав решение о смерти сотен тысяч людей».[1] Как показызает это воспоминание, проблема положения и благосостояния народа, «сотен тысяч людей», была одной из важнейших проблем в общественно-политическом сознании Антиоха Кантемира.

Антиох Кантемир жил на Западе в период, когда противоречия феодального строя, проявляясь во всех областях жизни, порождали идеологию непривилегированных классов, движение Просвещения. Вопросы, над разрешением которых работала передовая мысль Европы, не могли не привлечь к себе внимания и Антиоха Кантемира. Кантемиру приходилось наблюдать на Западе более развитые, чем в России, формы общественной борьбы. Не могло не отразиться пребывание Кантемира на Западе и на осмыслении писателем проблемы народа и массовых народных движений. В этой связи обращает на себя внимание тот факт, что библиотека А. Кантемира насчитывает значительное количество книг, посвященных английской революции 1648 года, борьбе Нидерландов за независимость, а также различного рода восстаниям и переворотам, от заговора Кола ди Риенци до дворцовых переворотов в Венгрии и Персии. Любопытно и то, что в библиотеке Кантемира из книг любимого им поэта Джона Мильтона были не только его художественные произведения, но и знаменитая «Защита английского народа» (1651), провозглашавшая народ единственным законным носителем суверенной власти.

В годы пребывания во Франции Кантемиру неоднократно приходилось наблюдать проявления недовольства народных масс режимом французского абсолютизма. Так, например, в депеше русскому двору от 18(29) июня 1741 года Кантемир сообщал о том, что «в Люневиле в конце прошлой недели было смятение в народе, который, чувствуя недостаток в хлебе, сбежался к двору королевскому, грозя зажечь оный» что король Станислав Лещинский, владевший герцогством Лотарингским и избравший Люневиль своей резиденцией, несмотря на то, что возникшее волнение было вскоре подавлено, вынужден был спешно выехать из города.[2]