Собрание стихотворений

Вызванное к жизни эпохой Петра I, творчество Антиоха Кантемира отразило в себе борьбу новых начал с варварской стариной, ее предрассудками и суевериями. Будучи по своему содержанию новаторским, оно было вместе с тем органически связано с многовековой культурой русского народа, наследуя в ней наиболее здоровые, свободные от схоластики и клерикализма элементы. Традиции предшествующей русской литературы были хорошо известны А. Кантемиру. Он был знаком не только с старинными русскими лексиконами, летописцами и житийной литературой, но также и с различными видами русской рукописной повести. Знал Кантемир, как это доказано в работах недавнего времени, и такие жанры русской литературы, как школьная драма, интермедия и интерлюдия [1] с их несмелыми попытками правдоподобного изображения русской жизни и русских типов: ябедника-подьячего, купца, раскольника и т. д. Было знакомо Кантемиру также и творчество таких его предшественников и современников, как Димитрий Ростовский, Симеон Полоцкий, Феофан Прокопович и др.

Особый интерес представляет для нас знакомство А. Кантемира с русским народно-поэтическим творчеством. Об этом знакомстве мы узнаем от самого Кантемира из примечания его к переводу I Послания Горация, где переводчиком был приведен довольно большой отрывок народной исторической песни о женитьбе Ивана Грозного на Марии Темрюковне, а также из стихотворения «К стихам своим» (1743), в котором Кантемир упоминает рукописную переводную повесть о Бове-королевиче, написанную под сильным воздействием русской народной сказки, и рукописную сатирическую повесть о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове. Тема последней сказки — судебное крючкотворство и мздоимство — занимает также видное место и в творчестве самого Кантемира.

Известно было А. Кантемиру и украинское народное поэтичеческое творчество. Слепцы-бандуристы нередко исполняли украинские народные песни в доме кн. Д. К. Кантемира в Петербурге. О выступлении одного из таких слепцов-бандуристов в 1721 году в доме Д. К. Кантемира рассказывает в своих мемуарах Берхгольц. [1]

Народную песню об Иване Грозном А. Кантемир склонен был рассматривать как «вымысл простолюдного нашего народа», как плод «голого движения природы» в мужиках (стр. 496), а повести о Бове и Ерше — как «презрительные рукописные повести» (стр.220). Но насколько верно эти определения отражают истинное отношение А. Кантемира к народному поэтическому творчеству?

И старая церковно-книжная традиция и новая светская литература относились с презрением к творчеству народа, и этому традиционному отношению к народной поэзии должен был отдавать дань и А. Кантемир. И тем не менее писатель ощущал близость собственного творчества к поэтическому творчеству народа. О том, что сатира берет начало от «грубых и почти деревенских шуток», Кантемир писал в предисловии к своим сатирам (стр. 442). В примечаниях к переводу «Посланий» Горация Кантемир также указывал на то, что комедия в начале своего развития «столько же груба и гнусна была, каковы суть наши деревенские игрища» и что произошла она от «вольных и скаредных» фесценнинских стихов» (изд. Ефремова, т. 1, стр. 529). Но Кантемир признавал за названными «деревенскими игрищами» не только их, так сказать, историческое значение, но и объективную ценность. «Хотя те стихи, — продолжал свое рассуждение Кантемир, — были грубы и брани содержали, однако ж, понеже в забаву говорены были, не досаждали, и для того Гораций говорит, что вольность фесценнинская приятно меж ними шутила».

Итак, Кантемир осуждал «деревенские игрища» за грубость и вместе с тем понимал, что между ними, с одной стороны, и комедией и сатирой, в том числе и его собственной сатирой, — с другой, существует родственная связь. Кантемир имел основание поэтому в своей «Речи к императрице Анне» назвать «чин» сатирика «подлым», а свой собственный стиль «подлейшим» (стр. 268).