Уходит солнце мертвой розой,День меркнет, и нельзя помочь,И склеротической угрозой,Как жила, набрякает ночь.Она стоит, она коснеетТысячетонной тишиной,И некий черный тромб густеетВ безмолвной дрожи кровяной.И, разрывая людям ушиИ миру придавая крен,Вдруг тайным голосом кликушиВопит отчаянье сирен.И в небо, в известковый свиток,В апоплексический сосуд,Тугие выдохи зенитокУдушье смертное несут.И бредом фосфорного пылаВстают и в небе до утра –Бедлама синие стропила –Шатаются прожектора.А небо, купол, круче-кручеСвой перекладывает руль,Чтоб рухнуть в бешеной падучейЗеленых, синих, алых пуль!
1941
РАССВЕТ
На горизонте меркнут пожары,Чуть выцветает черная ночь,Реже и глуше рвутся удары,Клекот моторов кинулся прочь.Тихо. Всё тихо. Небо свинцовей.Сонною рыбой мякнет балкон.Тише движенье вспугнутой крови,Куришь ровнее, страх под уклон.Тихо, как мрамор. Улиц каньоныПусты и голы. И над тобойГолос грохочет, далью рожденный:«Больше угрозы нету. Отбой».Медленный выдох! Медленно с вышкиСходишь на землю. Жизнь — впереди:Около суток. Дальние вспышки?Это пустое, — и не гляди…В комнате серой ровно и скучно.Мне подарили двадцать часов.Чем их заполнить? Время беззвучно,Мысли застыли, — чашки весов.Нечего взвесить, нечего бросить.Атараксия, строгий покой…Только, должно быть, новая проседьСнова поладит с новой тоской.
1941
ОЖИДАНИЕ
Надвигается ночь. Надвигается ужас ночной.Раскрывается с хрустом огромное пресное небо.Повисает луна. Повисают под белой лунойМеловые ковриги небесного дутого хлеба.Этот мертвый, как проповедь, этот банальный пейзаж,Эти мертвые хлебы, подобие вялых баллонов,Неотвязной, астмической тяжестью давят… Глаза жИщут знамений рдяных, и сердце стоит, захолонув.И они возникают. И мне угрожают ониБезысходностью гибели, мертвою хваткой измора, –И в громах тяжко-мраморных серые сходят огни…Я не знал никогда, что мой город зовется Гоморра.