Плащи из мутно-белого сукна,Разрез направо, алый крест налево.Их нежно вышивала королева,И женская рука была верна.Под медный плач латинского напеваКолышется органная волна,И сердца рыцарского глубинаВся рдеет от расплавленного гнева.Окончено. Звенящий вопль трубы.На весла тяжко налегли рабы,И в море мерно выплыли галеры.И с берега ловил их долго взгляд,Прощальный взгляд на тех, кто солнце верыПонес в провалы первых круазад.
1917
СЛОВАРЬ
Коринф. Коричневый. Коринка. Карий.Колье гортанно прозвучавших слов.Отраден мой сегодняшний улов:Мир и словарь — как море и акварий.Разглядывай резьбу радиолярийНе под покровом громовых валов,Но в хрустале недвижимых слоев,И бережливым будь, что антикварий.Так в малом целый познается мир.Так в блеске золота раскрыт Офир,И слово легкое — стигмат вселенной.Люблю слова, певучую их плоть:Моей душе, неколебимо пленной,Их вестниками воли шлет Господь.
1917
РУКОПИСИ ПУШКИНА
Как нежны, как надрывно милыИ этот пыльный аромат,И порыжелые чернилы,И росчерков округлый ряд.В сияньи Крымских побережий,В Михайловской тиши, — один, –Размашистые эти мрежиСплетал мой вечный властелин.Как выскажу? И слов мне мало:Здесь, где моя легла слеза,Его рука перебегалаИ медлили Его глаза.И эти влажные напевыНеистлеваемым зерномВздымают золотые севыНа поле выжженном моем.
1917
«Прибой на гравии прибрежном…»
Прибой на гравии прибрежномИ парус, полный ветерком,И трубка пенковая с нежнымБлагоуханным табаком.А сзади в переулках старыхГустеют сумерки. СтолыРасставлены на тротуарах.Вечерний чай. Цветов узлы.Черешен сладостные груды.Наколки кружевные дам.И мягкий перезвон посудыАккомпанирует словам.И так доступно измененьеДевятисот на восемьсот,Где жизнь застыла без движенья,И время дале не идет.И радостью волнует райской,Что впереди — свершенья летИ что фонтан БахчисарайскийЛишь будет в будущем воспет.