Собрание стихотворений

Кони гремят за Тверскою заставой,
Давит булыгу дубовый полок:
Ящик, наполненный бронзовой славой,
Сотней пудов на ободья налег.
Пушкин вернулся в свой город престольный –
Вечным кумиром взойти на гранит,
Где безъязычный металл колокольный
Недозвучавшую песнь сохранит.
Через неделю вскипят орифламмы,
Звезды и фраки склонятся к венцам,
Будут блистать адъютанты и дамы,
И Достоевский рванет по сердцам…
Кони гремят по бугристой дороге;
Вдруг остановка: подайся назад;
Наперерез — погребальные дроги,
Факельщик рваный, — «четвертый разряд».
Две-три старушки, и гробик — старушкин,
Ломкий приют от несчастий и скверн,
С тою, которой безумствовал Пушкин,
С бедной блудницею — Анною Керн.
Две-три старушки и попик убогий;
Восемьдесят измочаленных лет;
Нищая старость, и черные дроги;
Так повстречались Мечта и Поэт.
Но повстречались!.. Безмолвье забвенья –
Как на измученный прах ни дави, –
Вспомнят мильоны о Чудном Мгновеньи,
О Божестве, о Слезах, о Любви!

10. II.1948

ВОЗРАСТ

Н.М.

Две аккуратных круглых цифры пять,
Два ковшика, две раковинных створки,
Но уж не те, что я привык хватать
За физику и за латынь, — пятерки.
В их ковшиках — столь горестный отстой,
В их раковинах — гул столь черной бездны,
В их сочетаньи — ужас столь простой,
Что все слова и слезы бесполезны.
Но, в каждой, в них — и острое ушко
Моей подруги, безысходно-милой,
Которую позвал я жить легко
И скоро должен обмануть могилой.
Что ей шепнуть? Что хоть и мой гранит
От жизни выветрился постепенно,
Но верю я: она меня простит, –
Моя Тростинка, Нинка, Айсигена…

12. V.1949

«Я горестно люблю Сороковые годы…»

Я горестно люблю Сороковые годы.
Спокойно. Пушкин мертв. Жизнь, как шоссе, пряма.
Торчат шлагбаумы. И, камер-юнкер моды,
Брамбеус тратит блеск таланта и ума.
Одоевский дурит и варит элексиры.
Чай пьют чиновники с ванильным сухарем.
И доживают век Прелесты и Плениры,
Чьи моськи жирные хрипят вдесятером.
Что делать, Боже мой! Лампады богаделен –
И те едва чадят у замкнутых ворот.
Теснят Нахимова, и Лермонтов пристрелен,
И Достоевского взвели на эшафот.
Как поздним октябрем в душе буреет опаль
Листвы безжизненной и моросит тоска…
Но будет, черт возьми, но грянет Севастополь
И подведет итог щепоткой мышьяка!

1949

«Это всё еще — „только так“…»